*** 
Стежок, другой... 
Игла послушна ловким пальцам моряка. Пенкроф мурлыкает себе под нос «Янки Дудль» и посматривает, как дела у товарищей. 
Умело действует иглой Айртон. Юный Герберт легко и быстро кладёт строчку, притопывая в такт движений иголкой. Спилет, даром что журналист, старается вовсю. А мистер Смит тяжело вздыхает: его инженерный гений, как видно, не распространяется на шитьё, и, потирая исколотые пальцы, мистер Сайрес наверняка придумывает что-то вроде швейной машинки. 
«А ведь верно, - думает Пенкроф, - неплохо бы устроить машинку для шитья. Я бы один мог тогда всех обшивать, а то вон, как стараемся, а сделано всего ничего». 
Моряк снова погружается в мечты о всяких полезных в быту изобретениях.

*** 
Стежок за стежком. Герберт Браун на секунду забывает, где находится, и словно слышит через года голос матери, занятой работой: «Берт, солнышко, помоги-ка мне». 
Миссис Браун усаживает сына на колени и показывает, как нужно шить. Герберт не сразу справляется с тонкой иголкой, но мать водит его рукой, и вскоре строчка ложится ровно, а пальчики малыша привыкают к такой работе. 
«Помощник ты мой!». Берт счастлив, что мама довольна. Доволен и отец: «Пусть учится работать руками, это всегда пригодится». Трёхлетняя сестрёнка Марта получает в подарок от брата куклу, сшитую Гербертом почти самостоятельно. 
Стежки соединяют два куска ткани, и чем ровнее и аккуратнее сделать эти стежки, тем прочнее будет соединение. А если ниточку вынуть, всё изделие распадётся, рассыплется, пропадёт... 
«Берт, открой дверь, стучат!». Герберт радостно сбегает вниз по лестнице: уж если это не отец, то, верно, вести от отца! Как долго ждали капитана Брауна из его странствий! Входят моряки из команды отца. Мама, увидев их, роняет куртку сына, которую чинила. Иголка, сверкнув, скатывается в одну из щелей пола, вытягивая за собой нитку из только что проложенной строчки. 
Не всё можно починить, зашить, залатать. Но иногда всё же возможно заново скрепить старые куски ткани. Строчка ложится ровно, рубашка выйдет на славу.

*** 
Стежки ложатся в строчку, словно слова, Гедеон Спилет водит иглой как водил пером, уверенно и быстро. На острове чему только не научишься! Вот и шить журналист стал как заправская домохозяйка. 
Спилет мечтает о запахе типографских чернил и бумаги, о свежей газете. О газете, с первой полосы которой на читателя посмотрел бы сурово, как он это умеет, Сайрес Смит. И рядом фотография вида острова Линкольна, непременно под портретом самого Линкольна. Хорошо бы успеть до окончания президентского срока старины Эйба! 
Каким же образом можно успеть до 1868? На что надеяться? Бенет мог бы провести хорошее расследование пропажи своего спецкора в Ричмонде. Но, видимо, ему это в голову не пришло. Сайреса Смита могли разыскивать (по крайней мере сам Спилет так бы и поступил), ведь отправлять нелепое «пропал без вести» несчастной миссис Смит просто невежливо, когда известно, что он попал в плен. Невежливо по отношению к южанам, разумеется, к их чести следует отметить, что с пленными они обращались безупречно. И, наконец, можно надеяться на честность южан, которые наверняка связали пропажу аэростата с побегом пленных и могли предположить, куда направился неуправляемый шар. 
И неплохо бы найти где-то фотографию воздушного шара. Надо потрясти Феликса, у него наверняка есть гибнущий шар. Немного поколдовать над плёнкой – и получатся потрясающие кадры, которые украсят «Нью-Йорк геральд» и принесут известность (и кругленькую сумму) колонистам острова Линкольна. 
Когда журналист слишком увлекается мечтами, он начинает сильно тянуть нитку. Ткань стягивается гармошкой. 
- Ах, чёрт! – не удержавшись, вслух ругается Спилет. – Опять переделывать!

*** 
Айртон оглядывается на журналиста, усмехается своим мыслям и снова берётся за работу. Старательно делает узелок, закрепляя кончик порвавшейся нити. Переделывать ему ничего не надо. Только снова вдеть нитку в иголку никак не выходит... 
- Вам помочь? – спрашивает звонко юный Герберт. – Дайте, я сделаю. 
Юноша ловко вдевает нить и, вернув иглу другу, возвращается к своей работе. Айртон благодарно кивает и, удобнее расположив на коленях ткань, делает первый стежок. 
Нить в его руках больше не рвётся. Возможно, глаза уже не те, да и руки не такие ловкие, как в юности, но начинать сначала уже поздно, полдела сделано. Может, не так красиво, но зато на совесть.

*** 
Стежок, стежок, быстрее, точнее... 
Наб от старания закусил губу, поспевая за товарищами. Никто не может обвинить порядочного слугу в том, что он не умеет шить. К тому же, кажется, у самого мистера Смита это дело не идёт. 
Никогда Сайрес Смит не занимался шитьём, для всех подобных дел у него были Наб и миссис Смит. Нет, мистер Сайрес человек широких взглядов, ему подавай дела большие, грандиозные, гениальные. К чему ему мелочи вроде домашнего быта? 
Это Набу и остальным простым смертным можно искать счастье в семье, у домашнего очага. Сайрес Смит не такой. Он без сожаления оставил семью ради войны за свою идею. А Наб? Плохой слуга для такого господина, это уж точно. Бедный Наб по-прежнему вздыхает по прелестям красавицы Милли, няньки мистера и мисс Смитов-младших. 
Она, наверное, сейчас сидит рядом с миссис Смит на террасе у дома, и обе шьют костюмчики для детей. А Наб должен помогать мистеру Смиту, и вернуть его домой в целости. И в нормальной рубашке. 
Верный слуга снова оглядывается на господина и качает головой. Шить Сайрес Смит совершенно не умеет. Пора освободить его от этого занятия, пока он совсем глаза не испортил, и пусть занимается важными делами. Для шитья у него есть Наб. 
Стежок, стежок... Что ещё остаётся обычному человеку, если у него нет рубашки? Только сшить её самому!

*** 
Стежок... другой... третий... Игла не слушается. Нить запутывается и, в конце концов, рвётся. 
Инженер Смит отрывает взгляд от работы, давая отдых уставшим глазам, но через минуту возвращается к своему занятию. Никогда и ни перед чем Сайрес Смит не отступал. И перед каким-то женским занятием – тем более! 
Как у всех это так ловко выходит? Герберт улыбается, рассматривая свою почти готовую рубашку. Айртон доволен работой, тихо усмехается. Спилет вновь в мечтах о своей газете, Пенкроф тоже о чём-то размечтался. Наб заметил, что у его хозяина проблемы с шитьём и колеблется между желанием помочь и нежеланием оскорбить инженера, обвинив в неумении. 
Глаза уже подводят Смита, о чём никто, разумеется, не знает и знать не должен. Ни об ухудшающемся зрении, ни о регулярном покалывании в сердце, ни о каких бы то ни было иных его недугах. Смита у колонистов отнимет только смерть, до тех пор – ни секунды слабости. 
Ладно, пора продолжить работу. Пусть и хуже товарищей, но инженер тоже шьёт. Это дело нужное и полезное. Стежок, другой... 
Стоит только представить это иглу в тонких пальчиках Элизабет, жены, как сердце начинает частить. Бетти, собирая мужа на войну, проводила ночи за рукоделием. Её белые ручки действовали так быстро и умело, что Сайрес не мог уследить за их движениями. Надо было самому научиться шить, так ведь нет, не успел, не подумал. 
Много чего он не сделал перед уходом из дома. Но до сих пор жаль только одного: уходя, он не оглянулся на жену и детей, которые вышли его проводить. Уже пять лет прошло, а он жалеет лишь об этом. 
Будет ли когда-нибудь возможность снова увидеть семью? Маловероятно. 
Стежок-другой, три-четыре... Работа идёт быстрее, сказывается практика.

Потрескивает огонь в очаге. Шитьё занимает время колонистов до самой ночи. Сегодня – швеи, завтра – дровосеки, послезавтра – плотники, через неделю – химики... Они уже привыкли менять занятия. 
Нить не теряется, строчки ровные, работа спорится, и итог её достоин восхищения. 
Стежок, стежок...

~Fin~