ЧАСТЬ 1 
И вот, после нескольких лет учёбы у старой ведьмы-некромага, показавшихся ему вечностью, учебного года в Тибидохсе, почти двух лет самостоятельной взрослой жизни, лишившись всего, что наполняло смыслом его жизнь: магической силы, власти, надежды на любовь, Глеб Бейбарсов вновь оказался дома. Уже несколько минут он стоял около двери когда-то своей квартиры и всё не решался позвонить в дверь. Трель из-за металлической двери с выпуклым глазком раздалась неожиданно громко и раздражающе. Глеб вздрогнул. Меньше чем через минуту кто-то прошёл в коридор, долго рассматривал Бейбарсова в глазок, и, погремев цепочкой, наконец, открыл дверь. На пороге стоял высокий сутулый мужчина с взлохмаченными волосами и бородой. 
- Папа?.. – тихо произнёс Глеб. Его родители с шумом развелись, когда парню было девять лет: отец-художник, чьи способности и унаследовал Глеб, не смог более терпеть диктат мамы-учительницы русского языка и литературы. И увидеть отца здесь, спустя столько лет, для Глеба было неожиданностью. 
- Вам кого? – осторожно спросил Николай Олегович, но стоящий перед ним молодой человек с измученным лицом молчал. - Г-глеб?.. Это… Глеб!.. Тамара! – крикнул мужчина в глубь квартиры и настежь открыл дверь. - Это Глеб вернулся! 
Из комнаты в прихожую с тёмно-синими обоями и старомодным дубовым платяным шкафом вышла статная женщина с чёрными глазами и, увидев гостя, который всё ещё стоял на лестничной площадке, замерла. Из-за её бедра выглянул мальчик лет семи, словно сошедший с детских фотографий Глеба Бейбарсова. 
Два часа спустя, проводив врачей, которые приехали, потому что маме стало плохо, Глеб с отцом сидели на кухне. Глеб смотрел на отца, который не мог подобрать слова и боялся обнять сына, чувствуя, что тот вернулся совсем чужой. 
- Я не ожидал, что увижу тебя здесь. Вы с мамой снова вместе? – первым нарушил молчание Глеб. 
- Да. Когда ты… пропал ночью… дверь закрыта изнутри и… мы искали тебя… вдвоём… потом родился Гоша, Георгий. Мать хотела назвать его Глебом… А я верил, что ты вернешься… Где ты был? 
- Я не помню, - солгал Глеб. – Сначала где-то в лесу жил, потом в… что-то вроде школы-интерната. Я не помню, учили меня там чему-либо, не помню тех, кто там был – ни лиц, ни имён, – ответил он, отсекая сразу все дальнейшие расспросы.

Потребовалось достаточно много времени, чтобы следователи оставили Глеба в покое: так как его учительница-ведьма в тот период времени выкрадывала ночами не мало детей, была версия о некой секте, и Глеба, как единственного вернувшегося (Лена и Жанна родственникам не показывались), приглашал на много «бесед» хотевший казаться очень добреньким и заботливым следователь. Но Бейбарсов твердил «сначала где-то в лесу жил, потом в каком-то интернате. Я не помню, учили меня там чему-либо, не помню тех, кто там был – ни лиц, ни имён» с такой уверенностью и неизменностью показаний, что, в конце концов, следователи решили оставить «жертву изменения памяти» в покое, обещав, что если Глеб что-то вспомнит, то ему «обязательно помогут». Ещё некоторое время потребовалось на получение паспорта. 
После того как перестали приходить повестки из милиции, стали приходить повестки из военкомата. 
Все дни Глеб старался проводить вне дома: гуляя по улице, сидя в кино, пытаясь увидеть искусство в поделках современных художников на выставках - в тех местах, где он мог восполнить нехватку человеческого общества, но не общения. Тяжело было находиться дома, ощущая настороженный взгляд матери, любопытный взгляд брата, который с малой охотой делил с ним свою, а когда-то Глеба, комнату, и совсем без желания делил с ним свою роль долгожданного ребёнка, и взгляд отца, полный боли, терпения и любви. 
Мыслей не было: было только огромное ощущение утраты, а вскоре и оно исчезло, осталась только пустота: ни мыслей, ну чувств, ни ощущений - одни болезненные воспоминания. Как у тех мёртвых, что некромаг Бейбарсов некогда заставлял выходить из могил.

Однажды утром умываясь в ванной, при этом совершая все движения совершенно автоматически, Глеб поднял взгляд к зеркалу над раковиной и увидел вытянувшееся измождённое лицо в обрамлении черных безжизненных волос с серыми тенями под тусклыми глазами. На правой скуле шрам, а на самом деле некогда разлагающийся участок кожи на живом человеке – печать хозяина Тартара. Брови, сошедшиеся у переносицы, подняты вверх, губы сжаты в тонную линию с опущенными концами. Он не узнал себя. Он не сразу понял это выражение на таком чужом лице. Это было лицо человека, который вот-вот расплачется, крича: «Ну почему я?!». 
«Нет, это не я! Я не такой! Я не так жалок! Нет! НЕТ!», - мелькнула у него первая за много дней мысль. 
- Нет! Нет!!! - крикнул он и ударил кулаком по зеркалу. Сеть паутины покрыла это чужое лицо. - Не-е-ет!!! – удар. На зеркале появилась кровь с разбитых костяшек. - НЕ-Е-ЕТ!!! – удар. 
- Глеб, успокойся! – прибежал на шум отец. 
Глеб его не слышал. Он бил, стараясь стереть лицо этого ничтожества в зеркале, а отец не мог его остановить. Толстое зеркало наконец высыпалось из рамы в раковину. Николай развернул сына к себе лицом и обнял. Обнял впервые с тех пор, как Глеб вернулся. 
Теперь мысли, которым ранее было отказано в доступе в сознание Глеба, решили наверстать упущенное. Глеб постоянно думал, но только об одном: как вернуть былую магическую силу. 
«Я не могу так жить! Я не могу быть не магом! Надо было разорвать связь с Валялкиным раньше, чем он отказался от магии. Но кто же знал?.. Надо что-то делать!» 
Он уже никого в этой потере не винил - обзывать себя глупцом ему надоело. Он помнил что надо говорить, что надо делать: жесты, движения, напевы, лучшие географические точки, ингредиенты, но попытки хотя бы сдвинуть книгу взглядом со стола были безрезультатны. 
Пытаясь вспомнить все подробности того времени, что он провёл в обучении в землянке ведьмы, Глеб заметил, что сильнейшие эмоции сопровождали его жизнь у старухи: сначала страх перед мёртвыми и нежитью, потом ненависть к старухе, потом любовь к девочке, которую он видел в кипящем котле. Со временем Бейбарсов научился контролировать эмоции, вызывая их в нужный момент для совершения магического действия. Но сейчас у него эмоций не было - не смотря на поток мыслей, им владело равнодушие ко всему миру. 
*** 
Настал день отправления поезда с новобранцами в место, где Родина будет в течение года исправно получать от парней долг. Глеб стоял на перроне и прощался с родителями. С чужими по сути людьми. 
Месяцы муштры не были для него чем-то особо тяжёлым после детства у ведьмы. Армия стала местом его возрождения, поскольку все время его не покидала злость на всех: на Татьяну, за то, что разрушила его жизнь, на Ваньку, за то, что лишил его магической силы, на родителей, которые быстро родили другого сына ему на замену… Бейбарсов понимал, что по-настоящему он не злится на них, что он просто выискивает эмоции по крупинкам и культивирует их, а для начала и злость сойдёт. 
То, что в любом коллективе всегда находится субъект, а то и не один, который считает себя самым главным и поэтому раздаёт команды кулаками, так же верно как и то, что не один прапорщик не получит при исследовании интеллекта высокого IQ. И именно эти две армейские беды стали плацдармом для возрождения магической силы Глеба. 
В один очень погожий день, сидя на траве не далеко от казармы, Глеб своим праздным видом привлёк внимание прапорщика Кравчучко. 
- Рядовой! – гаркнул прапор. 
- Пока да, - ответил рядовой Бейбарсов. 
- Что «пока да»? – не понял Кравчучко. 
- Пока рядовой, - ответил Глеб. 
- А что, завтра станешь генералом? – решил пошутить Кравчучко. 
- Нет, завтра я встану по команде «Подъём!», но скоро я эту форму сниму. 
- Все вы хотите оказаться на гражданке, это для меня не новость. 
- Да, на гражданке с размером где-то третьим и покладистым характером, - всё тем же ровным и твёрдым голосом ответил Глеб. 
Прапорщик крякнул от такой наглости, но тут же собрался и решил идти проторенной дорожкой. 
- Я вижу, рядовой, что ты тут ничего не делаешь… 
- И вы пришли дать мне какое-то очень важное для защиты родины задание, например, копать отсюда и до обеда? 
- Нет… 
- Вот и прекрасно. Прапорщик Кравчучко, ты всегда будешь забывать про меня, когда надо будет сделать какую-либо работу. Понятно? 
- Д-да… 
- Ступай в штаб! 
- Есть! – отдал честь Кравчуко, и, маршируя как на параде, отправился в штаб, где не смог объяснить за каким таким международным интересом он сюда пожаловал с торжественным выражением на лице. Но с тех пор Глебу действительно персонально не поручали ничего. 
Особо агрессивные сослуживцы обходили Глеба стороной после того, как во вторую неделю несения службы один субъек, словно сошедший с рекламного плаката смертной казни, по фамилии Дубов-Табуреткин пытался ударить Глеба за то, что тот даже не шевельнулся от толчка плечом, совершенного Дубовым-Табуреткиным мимоходом. Бугай только замахнулся на Глеба с дежурной фразой «Ты чё, нарываешься!?», а бывший некромаг уже нырнул ему под руку и ткнул двумя пальцами в бок, а потом, выпрямившись, в плечо. После первого прикосновения к рёбрам Дубов-Табуреткин скорчился от боли, о после второго рука, направленная в челюсть Бейбарсову повисла плетью. До мозга Дубова-Табуреткина ещё не дошло, что он не с тем связался, и его левая рука метнулась к горлу Бейбарсова. Глеб схватил правой рукой его за запястье движущейся руки, ведя её вниз и в сторону, а ребром левой ладони ударил нападающего с боку по шее, одновременно свалил на пол, выбив его ногу. Глядя на стонущего от боли на полу бывшего учащегося строительного колледжа, Бейбарсов хотел одним топчущим ударом ногой раздавить его квадратную физиономию с выпученными глазами, но, почувствовав животный страх поверженного противника, сдержал себя. Валяясь на полу и смотря снизу вверх на человека, который за несколько секунд сделал то, что раньше не могли за пять минут сделать трое, то есть завалить его на пол, Дубов-Табуреткин захотелось забраться куда-нибудь в угол и затаиться, чтобы этот молчаливый и нелюдимый парень с чёрными дырами глаз не смог его найти. 
«Хорошо, что старуха знала «магию» восточных колдунов», - порадовался Глеб, на всякий случай вспоминая все болевые точки человеческого тела. 
Это был первый урок для сослуживцев. Второй и последний случай, научивший сослуживцев обходить рядового Бейбарсова стороной произошёл как-то раз перед самым отбоем. Бейбарсов заметил грозную парочку: Вована и Гену, по кличке «Крокодил», жмущих к стенке Костю Дружнова - самого безобидного и мелкого пацана из всего отряда, в котором служил Глеб. Два сослуживца, пытавшихся заступится за Костю, уже угостившиеся сапогами «дружков», пытались встать с земли. Чувство коллективизма, толкающее защищать тех, кто с нами в группе вне зависимости от нашего отношения к нему, пихнуло Глеба в их сторону. 
- Отойдите от него, - в своей спокойной и уверенной манере сказал он. 
- Кто тут вякает? – обернулся Вован – заводила этой парочки микробов-мутантов. 
- Оставьте Константина Дружнова и забудьте о нём. 
- Ты сейчас сам всех забудешь: мы тебе так по голове настучим – маму забудешь. 
«Не поймать взгляд. Им не терпится выплеснуть адреналин, - с сожалением определил Бейбарсов, глядя на приближающегося задиру. – Они не дадут прикоснуться к себе. Тут возможна только дистантная магия. Раньше можно было обойтись без крови - одно движение пальцами и они бы свалились от рези в животе, острой как нож», - подумал Глеб автоматически сделав движение пальцами. 
И ту же напирающий Вован остановился, побледнел, схватился за живот руками и упал не землю. 
- Ты чё?! – удивился Крокодил. 
- Больно… - прошептал Вован. 
Той же ночью в хирургическом отделении из желудка пациента Чукупучурешкина Владимира извлекли столовый нож. После этого его, как глотателя несъедобных предметов, определили на приём к психиатру. 
К обеду это стало известно всей части. «Неужели я смогу вернуть, то что потерял?», - не смея поверить в чудо подумал некогда сильный некромаг. 
Вечером Костя подошёл к Глебу. 
- Ну, это, вчера… ты спас мои рёбра от их пинков. 
- Я ничего не сделал, - соврал Глеб. 
- Ну, ты отвлёк их от меня. Я не ожидал этого от тебя. 
Глеб приподнял бровь в немом вопросе. 
- Ну, тебе как будто ни до кого нет дела, - пояснил парнишка. 
- Может, я хотел, чтобы ты научил меня играть на гитаре, а если бы они выполнили с тобой свою произвольную программу, это произошло не скоро. 
- Так я научу, - радостно сказал Костя. – Вот она моя, семиструнная. 
Глеб не собирал дембельский альбом, да если бы и собирал, то из одной фотографии его с Дружновым, единственной, что у него появилась за время службы, он не получился бы. 
*** 
В это утро Бейбарсов вскочил с койки по команде «Подъём», и сразу понял, что что-то не так. Это ощущение оставалось и во время завтрака и удерживало его всё утро. Тревога нарастала, как нарастает беспокойство у животных, чувствующих еле заметную дрожь земли перед землетрясением. Ближе к вечеру беспокойство привело Глеба к забору, окружающую военную часть. Бейбарсов присел и, прислонившись к бетонному забору спиной, закрыл глаза, пытаясь найти причину того беспокойства, что заполняло его. 
- Глеб, - позвал его девичий голос. 
«Я тебя помню. Помню твой голос, Таня. Мне иногда кажется, что ты меня зовёшь», - подумал Бейбарсов, узнав голос Тани Гроттер, и его плотно сжатые губы дрогнули в тёплой и одновременно горькой улыбке. 
- Глеб!- настойчивее позвал голос с верху. 
Бейбарсов открыл глаза и поднял голову вверх: на бетонном заборе верхом сидела Гроттер. Глеб подскочил и впился глазами в девушку. 
«Во что играет со мной моё воображение?» 
- Не ожидал меня здесь увидеть? – спросила девушка и довольная произведённым на парня эффектом рассмеялась. Она была всё такая же: спортивная фигура, копна волос, золотистая от долгих часов проведённых в воздухе на контрабасе под лучами Солнца кожа, джинсы, кеды, свитер. 
- Лови меня! – хохотнула Гроттер и, перекинув вторую ногу через забор, приготовилась прыгнуть вниз. Глеб подставил руки и Таня легко соскользнула с забора прямо к нему в объятья. 
«Откуда ты? Та пришла ко мне? Ты меня искала? Ты останешься со мной? Ты меня любишь?», - заталкивая воспоминания о недавних событиях сломавшие его жизнь куда-то глубоко внутрь, эти и много других ещё не сформулированных вопросов пронеслись в голове Бейбарсова, и он выразил их все в одном поцелуе. Таня ответила ему так же поцелуем. Ответила утвердительно на самые важные вопросы. 
Оторвавшись от Тани, чтобы перевести дыхание, Глеб вглядывался в её лицо – она была самая прекрасная на свете девушка с самыми блестящими глазами с самой красивой и самой манящей улыбкой. Но взял её лицо в ладони, большим пальцем правой руки поглаживая губы, от которых только что оторвался. 
- Таня… 
- Тш-ш-ш! – Таня приложила указательный палец к его губам и слегка отдвинулась от него. 
Уровень счастья в груди Бейбарсова зашкаливал. Он схватил девушку и сжал в объятиях. 
- Задушишь… - засмеялась счастливым смехом, уткнувшись ему в плечо Гроттер. 
Каким прекрасным показался Бейбарсову это мир: Солнце, небо, крик старшины уже не раздражал, а казался чем-то вроде рокота прибоя, трава зеленела по-особенному и одуванчики, эти управляемые ветром маленькие солнышки, шевелились в изумрудной траве, одуванчики, такие простые, открытые всему миру как… как Валялкин. 
- Где твой Ванька? – спросил Бейбарсов и поднял лицо Татьяны за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. 
- А это важно? Я с тобой – это главное, - продолжая сиять счастливыми глазами, ответила девушка и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать Глеба. – Остановись! – попросила Таня, когда Бейбарсов уже пытался стянуть с неё свитер. По чудесной случайности ни кого поблизости не было, а те, кто были вдалеке, смотрели в противоположную сторону от того места, где Глеб прижимал к серому бетонному забору девушку. – Нет! Не здесь! – почти крикнула Гроттер. Услышав эти новые нотки в голосе Тани, Глеб пришёл в себя, вытащил руки из-под свитера и, дрожа всем телом, уткнулся взглядом в землю. 
«Действительно, ты не для травы у забора рядом с казармой» 
- Когда у тебя увольнение? – уже мягче спросила девушка. 
- Через четыре дня, - хрипло ответил Бейбарсов. 
- Я буду тебя ждать около бассейна в городе. Буду ждать весь день. А теперь мне пора. Помоги забраться на забор, - попросила девушка и, оказавшись с помощью Глеба опять верхом на заборе, послала ему воздушный поцелуй и спрыгнула вниз по ту сторону. Бейбарсов слышал, как она мягко приземлилась.

Все четыре дня Бейбарсов провёл в эмоциях, прежде не знакомых некромагу: неуверенность и страх провала – вдруг что-то случиться и его не отпустят в увольнение. Ведь тогда он может не выдержать и попытаться вырваться силой, что повлечёт за собой негативные последствия, самым страшным из которых будет то, что он так и не сможет встретиться с Гроттер; вдруг Таня не придёт – не сможет придти, передумает встречаться с ним… 
«Хватит! Прекрати! – приказал себе Бейбарсов. – У тебя отняли магическую силу, а не волю, выдержку и разум. Если меня лишат увольнительной, то я смогу «убедить» кого следует, что этого делать не стоит. И Татьяна будет меня ждать – она никогда не отступает… Таня, зачем? – захлестнула его новая волна горечи. - Я только научился о тебе не думать. Как мы сможем быть вместе: ведьма и лопухоид? Я не смогу спокойно смотреть на то, как ты владеешь тем, чего я лишился: принимая магию как нечто естественное, я ошибочно думал, что ты – это единственное, без чего моя жизнь будет пустой... Зачем ты вернулась?» 
Бейбарсов считал, что переболел своей мучительной любовью к Тане Гроттер, когда после последней встречи с ней в будке железнодорожной смотрительницы, решил для себя, что не допустит больше ни одной мысли о ней. Однако это было похоже на обещание обжоры, который, в очередной раз наевшись до боли в животе, торжественно поклялся себе в том, что теперь питаться будет одними лишь овощами, а через два дня такой диеты сказал себе, что не случиться ничего страшного, если помимо морковки он съест немножко шоколада, потом ещё немножко сала, а потом несколько бутербродов… А потом этот обжора снова мучается от боли в животе. 
Проведя ночь перед увольнительной без сна, утром Бейбарсов, не чувствуя под собой ног, добрался до центральной части города. 
Вот бассейн. 
Когда Глеб представлял себе их встречу, то видел Таню, стоящую на крыльце здания бассейна на пустынной улице. В реальности вокруг бурлила толпа, поднимая в душе Бейбарсова волну злобы: он и так не любил людей, а теперь это стадо прятало от него его Таню. 
Но вот он заметил в толпе рыжую девушку, стоящую к нему спиной: сердце ёкнуло и ноги сами понесли его к ней. Девушка обернулась и, заметив, что Глеб идёт к ней, улыбнулась и поспешила прочь, часто оглядываясь на Бейбарсова, взглядом маня его за собой. Глеб бросился за ней. 
«Таня! Ты пришла… Ты хочешь быть со мной!», - пронеслись у него в голове мысли, не достойные того, кто воспитывался как некромагом, которому не полагается ждать милости от других: он по определению сам охотник. 
Девушка свернула в какой-то тёмный дворик и остановилась, поджидая Бейбарсова. Глеб увидел это и перешёл на шаг. Он подошёл к ней и остановился. Девушка робко улыбнулась и обняла его за шею, уткнувшись лицом в его грудь, позволяя ему положить ладони себе на талию. Он вдохнул её запах и сердце замерло, а через две секунды, будто вспомнив о хозяине, снова начало биться. 
- Глеб, - прошептала Таня, совсем повиснув у него на шее, - я люблю тебя. 
«Уже слишком поздно», - хотел сказать он разумом. 
«Наконец-то мы вместе», - сказало его тело, заставляя разум поверить в чудо. 
Взяв пальцами прядь её волос на лбу, он заставил Гроттер посмотреть ему в глаза. Глеб склонился к ней за поцелуем, но тут лицо Тани изменилось: черты запрыгали по когда-то самому родному лицу в мире, словно переключались каналы телевизора, показывая то изображение Тани, то какое-то гладкое неопределённого пола словно пластиковое лицо. Прежде чем Глеб понял причину таких перемен, эта чужая Таня с придыханием сказала: 
- Ты хочешь, чтобы я стала твоей? Только попроси, и я буду твоей… Только скажи: «Отдаю тебе свой эйдос». 
«Суккуб!» - понял Глеб. Ярость мгновенно охватила его: это не Гроттер! Он дрожал от страсти, сжимая в ругах этот кусок… 
- ПРОВАЛИВАЙ В ТАРТАР!!! – взревел Бейбарсов. 
Суккуб нагло ухмыльнулся, ведь никакой маг не в состоянии отправить слугу Лигула в Тартар. Но, не успев изменить выражение своей безликой морды, он расплавился в тёмную маслянистую лужицу и стек через асфальт в место назначения. 
«Ворота Хаоса!!! Останки Дель-Торт и пламя Тартара!!! Я не смог признать суккуба сразу! Эту падаль, которая взяла ЕЁ образ!!!», - бушуя, он шёл в часть и трава вдоль его пути горела, а песок плавился в стекло. 
Бейбарсов понимал, что только то, что суккуб распознал его, тайные желания и надел личину Тани, помешало ему сразу распознать этого охотника за эйдосами. И даже волна тёмной радости («Я могу! Я могу возвратить прежние силы! Я даже смог отправить суккуба в Тартар») что поднялась в груди тёмного мага, не могла разбавить собой горькое понимание того, что его так ослепил образ Тани. 
«Всё: больше ни мысли о ней! Гроттер делает меня слабым. Сейчас я не могу позволить себе быть слабым» 
Этой же ночью, после отбоя он долго не спал, кипя от ярости и стыда: так попасться суккубу в лапы из-за самого сокровенного, что было в его жизни! 
Можно было порадоваться такой магической силе, которую он проявил, но за всё пришлось платить. Такой выброс энергии не прошел для него просто так: утром он не подскочил по команде «Подъем!», а остался лежать на узкой кровати, не реагируя ни на что. 
*** 
- А ты, голубь мой сизокрылый, ещё здесь или ужо отошёл и без меня? – спросила бомжеватого вида старушка. 
Глеб огляделся – больничная палата, какой она выглядит когда лежишь на больничной койке: потолок, одна стена перед тобой, две по бокам, ту, к которой изголовьем прислонена скрипучая кровать, не рассмотреть. Из локтевых сгибов торчат трубки капельницы. Цифры на экране системы функциональной диагностики выглядят не утешительными: дыхательная активность и давление низкое, работа сердца слабая. И самый примечательный декор больничной палаты - Смерть с косой. Пока зачехлённой. 
- Да какой ты голубь?! Ты ворон. Гриф-падальщик, - приблизилась к Глебу Мамзелькина. – Узнаёшь? 
Бейбарсов хотел утвердительно моргнуть, но оказалось, что он разглядывает комнату и Мамзелькину через закрытые веки. 
- И не боишься? Правильно, сегодня ты меня не бойся – старую разнарядку я на тебя потеряла, а новую ещё не получала. 
- А зачем тогда пришла? – не открывая рта спросил Глеб. 
- Посмотреть не тебя, соколик. Любопытство кошку сгубило, да только каждая женщина внутри кошка. Может, и меня это сгубит когда-нибудь. 
Бейбарсов улыбнулся про себя, вообразив себе, какой кошкой была бы Аида Плаховна. 
- Ты что, глухой? Я сказала «в душе», - обиделась смерть. 
Представив себе душу этой старухи, Бейбарсов вспомнил дохлого полуразложившегося кота – первое, что он увидел в логове укравшей его ведьмы. 
- Я не обижаюсь, - сказала Мамзелькина, поймав этот образ, что окончательно убедило Бейбарсова в том, что их общение проходит на элементарном и одновременно опасно-откровенном уровне не искажённых словами мыслей и образов, - каждый думает в меру своей испорченности. 
- Зачем пришла? 
- Как зачем?! – захлопала морщинистыми веками с редкими белёсыми ресницами старушка. – Это больница - здесь не только выздоравливают. 
- А ко мне заглянула по старой памяти? 
- Хорошо что ты не сказал «по доброй памяти». Я бы подумала, что подлизываешься: так, на будущее – всё равно же увидимся, вот и думаешь: польстил бабушке, так она за тобой в другой день придёт. 
Бейбарсов скривился, когда смерть назвала себя «бабушкой». 
- А ты не морщись. Некромагу это позволительно, только когда он видит счастливую мать с ребёнком. 
- Я больше не являюсь некромагом. 
- Черви могильные тоже омерзение вызывают, - продолжала философствовать Смерть, не обращая внимания на его слова, - однако они нужны и полезны. Представь себе землю без них – столько мёртвых было бы, что живым места не осталось. Только в отличие от червей, у меня чувства есть и меня можно оскорбить. А люди так и норовят мне гадость сказать. Бывало в войну после боя останется один из всей армии, очнётся – кругом друзья-товарищи снарядами да картечью растерзанные. Он поймёт, что один остался да как взвоет: бери, говорит, смерть поганая, и меня тоже, не боюсь я тебя, бери, старуха злая. Выжил он один, потому что разнарядки на него не было… Радовался бы человек что жив и что домой вернётся. А вот услышишь такие слова и рубанешь с обиды грубияна, хотя жить ему ещё лет двадцать! 
- Не с кем о жизни поговорить? – поинтересовался Глеб, когда старуха прервало свой монолог, чтобы перевести дыхание и он смог вставить слово. Бейбарсов понятия не имел, чего ждать от этой старухи, которая, зная, что является исключением из правила всех кадровиков о том, что не заменимых людей нет, могла иногда отступать от планов начальства, бормоча потом: «Да ведь была бумажка с его именем. Точно помню, что видела на него разнарядку. Как не выдавали?! Ох, старая стала я: уже настоящее с будущим путаю». 
- Да есть мне с кем поговорить! Иногда придёшь к человеку, и такой душевный разговор с ним выйдет - он на стуле с петлёй на шее, я рядом, по первому его желанию стульчик из-под ног выбить готова – до рассвета сидишь с ним, аж забудешь зачем пришла… 
- Зачем ко мне пришла тоже уже забыла? 
- Не надо бабушке грубить, - Мамзелькина погрозила парню тонким сухим пальчиком. – Ох уж мне эти некромаги: сотни три трупов распотрошат и думают, что всё о смерти знают и не бояться её поэтому… Я ж тебе говорю, голубь огнём любви опалённый мой, что мне есть с кем поговорить. Вот, например, давеча наведалась в Тартар сдать добычу, а там такое брожение, как в бочке с молодой медовухой: какой-то смертный суккуба в Тартар спровадил. Сначала думали, что это златокрылый хорошо спрятанный в человеческом теле был, и суккуб его поэтому не распознал. Ну, думаю, и светлые пошли – честных суккубов обманывают! Разве это Свет, что обманом своего добивается?! Прислушалась я к лепету этого гадика морально-распущенного и услышала имечко: Глеб Бейбарсов. Думаю: где-то я его уже слышала… Наверно, забирала его не так давно – ан нет; наверно, в Российском отделе мрака слышала это имя, когда он эйдос свой закладывал – опять не то… - продолжала ломать комедию Мамзелькина. - Потом вспомнила! Это ж тот мальчишка, что у меня косу мою девичью украл! Коса была костяная, да и не годная уже… Но она была дорога мне как память о днях моих молодых! - всхлипнула Мамзелькина и, отперевшись о свою теперешнюю зачехлённую косу, низко повесила голову и затряслась от рыданий. 
Бейбарсов, и раньше мало считавшийся с женскими слёзами, проведя больше года бок о бок с Зализиной, теперь вообще был не восприимчив к истерикам – иммунитет к ним был выработан на всю жизнь. Да и представить себе Смерть, искренне плачущей, не могло даже богатое и несколько извращённое воображение некромага Бейбарсова. 
Отрыдав сколько было положено ей по роли, Аида Плаховна прокашлялась и деловито продолжила: 
- Вот решила я проверить, что за молодой да ранний в дела тьмы вмешивается. Проверила твою биографию, - старуха извлекла из своей засаленной куртки сложенный в четверо обычный лист бумаги формата А4 исписанный бурыми чернилами, в которых Глеб распознал кровь. - Родился, учился – это мне по должности не интересно… А вот, самое главное: победил Тантала и заполучил его силу, попал в Тартар и получил аудиенцию Лигула (это тебе не хухры-мухры!), получил от него задание (с которым, впрочем не справился), украл кусок старой косы Смерти (и главное догадался где его искать, как достать и как применить), лишившись приобретённой магии своей учительницы и Тантала, собственными человеческими (подчёркиваю!) силами и волей отправил суккуба в Тартар!.. И правильно сделал: все не слишком успешные в добыче эйдосов суккубы чуют только сиюминутные желания, не заглядывая в прошлое людей; и если бы тот суккуб, которого ты уничтожил в Верхнем мире, копнул бы твою личность поглубже и нашел бы в тебе следы некромагической силы, он бы удрал без оглядки, перед этим налепив на тебя стикер для всех охотников за эйдосами «Осторожно! Злой некромаг!». Кстати, на будущее тебе: у кого желания поглубже спрятаны, у того эйдосы качественнее. В общем, паря, ты послужил нашему естественному отбору лучших охотников за эйдосами. Спасибо тебе за это от всей канцелярии! То, что у тебя практически иссякли после этого все жизненные силы – это ничего. Восстановятся! 
- Я знаю свою биографию. И что? – вяло поинтересовался Глеб, уже уставший от общества этой «бабушки». 
- А то, что в нашем полку, кажись, прибыло. 
- Аида Плаховна, давайте без загадок. 
- А ты не понял? Ладно, - у Мамзелькиной в руках появилась потёртая колода карт. Она наугад вытащила из середины колоды карту и показала её Глебу – это был пиковый валет. – Тебя ждёт, - оны вытащила ещё одну карту – это была десятка треф, - перемена в делах. – Аида Плаховна достала ещё одну – пикового короля. – Станешь тёмным стражем. 
- Нет! 
- Что «нет»? Не станешь стражем? С такой силой, хоть и очень глубоко спрятанной, тебе только в стражи. Или не станешь тёмным стражем? Милок, у тебя часом не деперсонализация ? Тебе только в тёмные стражи. В светлые тебя не возьмут: ты на дудочке ихней играть не умеешь, - глумилась Мамзелькина. 
- Никогда! 
- Станешь, куда ты денешься, - спокойно возразила смерть. 
- НЕТ! 
- Сейчас «нет», а поживёшь немного – сам запросишься. 
- Убирайся! – приказал Глеб и сел в кровати, намереваясь встать и вышвырнуть старуху из палаты, но его удерживали трубки капельницы и катетер. 
Услышав подозрительное шевеление на пружинной кровати, в палату заглянула санитарка баба Нюра и, увидев сидящего на кровати с закрытыми глазами пациента, закричала идущей по коридору медсестре: 
- Ольга, тут солдатик пытается капельницу выдернуть из вен! 
- Проваливай! – снова крикнул Глеб Бейбарсов, но, кроме Мамзелькиной, всё ещё стоящей в палате, никто его не услышал. 
- Уже ухожу, касатик, но если что – обращайся. Хотя, тебе даже обращаться не надо – когда ты готов будешь отдать себя Мраку полностью – мы сами к тебе придём. А пока живи, - прокудахтала старуха и, взвалив косу на плечо, вышла сквозь стену из палаты, где медсестра и санитарка пытались уложить Глеба Бейбарсова на кровать.

Две недели рядовой Бейбарсов пролежал в госпитале с температурой, не превышающей тридцать четыре градуса. Силы, потраченные на уничтожение суккуба, были огромны и восстанавливались медленно. Глеб знал, что вернуть прежнее уже не возможно, но пробудить те мизерные магические силы, которые он, как оказывается всё-таки сохранил, он может, но не сейчас… 
«У всех на виду, без нужных предметов, артефактов и веществ – это не реально. Я подожду. Я умею ждать… И я смогу о НЕЙ навсегда забыть!» 
*** 
- Куда ты теперь, сын? – спросил его отец через пару недель после возвращения Глеба из армии. 
«Действительно, куда мне теперь деваться?! Мне нужна сила мёртвых. Но теперь я не могу не заметно посещать кладбища и морги… А почему бы и не морги?!» 
- Буду учиться в институте. На патологоанатома.

Оказавшись в незнакомом городе, в котором он решил учиться, Глеб сразу же отправился на поиски жилья. Найдя дом, указанный в объявлении, маг оказался перед дверью с кодовым замком. Использовать Туманус Прошмыгус среди дня он не решился, поэтому ему ничего не оставалось делать, как только жать у двери того, кто код знает. Вскоре к подъезду проковыляла старуха, чьё лицо, Глеб был уверен, и молодости не отличалось красотой. Характер же стал уродливым с годами. Увидев незнакомого хмурого парня с ёжиком чёрных волос и определив в нем не просто чужака, а чужака, который не знает кода, бабка тут же приняла старушечью бойцовую позу: авоська и клюка были взяты поудобнее, брови сошлись на переносице, подбородок выехал вперёд. 
- Ты чего тут стоишь? Кто таков? Ходят тут, подъезды уродуют! 
«Изуродовать бы подъезд твоими внутренностями!» - подумал Глеб, а вслух сказал: 
- Здравствуйте. Вы знаете, двадцатую квартиру сдают? 
- А-ай, парень, - тут же расслабилась бабка, и пропустила Глеба в подъезд, - постоянно сдают. Ага. На месяц, не больше. Дольше месяца здесь ни кто не живёт. Угу. Там, в квартире этой, чертовщина твориться какая-то. Так что ищи себе, сынок, другое жильё.

Добавлено (20.08.2009, 00:05) 
--------------------------------------------- 
Скрывшись в своей квартире на первом этаже за дверью обитой зелёным дерматином, старуха позволила Бейбарсову в одиночестве подняться на лифте на пятый этаж. Подойдя к десятой квартире, Глеб сразу почувствовал вонь кикиморы. 
«Так вот какая «чертовщина» здесь живёт», - усмехнулся маг, звоня в дверь. Воспоминание, о том, как он стоял перед дверью родителей, мелькнувшее в его сознании, ему очень не понравилось. 
«Я теперь другой. Я сильнее. Я знаю, что делать», - успокоил он себя. 
Дверь открыл человек средних лет. Он и его жена оказались уже съезжающими прежними жильцами. Глеб заметил с какой радостью они выносят последние пожитки. 
«Даже если здесь живёт одна кикимора, их можно понять, а если уж семья: мать с дочкой, да ещё и с маленькой, а, судя по следам и запаху, так и есть, то жильцы должны быть седыми от ночной жизни этой нежити. А с этими вроде всё в порядке, значит, они крепко спят ночами», - думал Бейбарсов, оценивая квартиру: одна комната, балкон, маленькая кухня, раздельный санузел, необходимая мебель - ему хватит. 
Через некоторое подошёл и хозяин квартиры – невысокий упитанный мужичёк с плешью на макушке, жирными складками на затылке и бегающими водянистыми глазками. 
- Вы мне звонили сегодня, юноша? Про оплату мы договорились? Деньги за четыре месяца вперёд, пожалуйста, - протараторил он. 
- За четыре? – приподнял бровь маг. – А я здесь столько проживу? 
Уже выходящие из квартиры супруги замерли на пороге. Хозяин спрятал глаза. 
- А п-почему нет?! Ты молодой – тебе ещё жить и жить! - деланным смехом закаркал хозяин. 
Женщина на пороге обернулась, явно намереваясь что-то сказать Бейбарсову, однако, заметив это, хозяин со словами «Счастливо, спасибо, что воспользовались моей квартирой!» закрыл за ними дверь и снова вернулся к новому жильцу. 
- Я тут встретил вашу соседку, - заговорил Глеб, разгадывая треснувшее по диагонали стекло форточки на кухне. – Так она мне столько рассказала! Мне даже страшно здесь оставаться, - для пущей убедительности своих чувств, Бейбарсов повёл плечами как от холода. 
- Молодой человек, - хозяин резко покрылся испариной и начал шарить по карманам в поисках носового платка, - что ж вы верите в бабьи россказни. Это Галина Алексеевна Дюкина, как три года назад похоронила своего мужа Петри Ильича, так совсем умом тронулась. 

ПОНРАВИЛОСЬ?КАЧАЙ ПР