Глава первая.
Мальчик спал, беспокойно ворочаясь в кровати с боку на бок. Простыни были сбиты, но он не чувствовал неприятных комков – кошмар затянул его сознание, не позволяя отвлекаться на внешний мир. Вот он крепко зажмурил глаза и открыл рот, но не издал ни звука. Руки ползали по кровати, словно пытались найти что-то. Темные волосы на висках, на лбу и на затылке увлажнились от пота и прилипли к коже. Дышал он хрипло, со всхлипами, пытался закричать, но не мог. Рука взметнулась к лицу в попытке защититься...
- Матвейка, ты что, еще не встал? Если через пять минут не явишься, я тебя на весь день без еды оставлю!
Голос отца спасительным громовым раскатом ворвался в сон, заставляя кошмары уйти прочь. Матвей открыл глаза и сел – он привык просыпаться резко, вставать сразу и даже не думал о том, что можно лечь и поспать еще немного. Отец еще четыре года назад хлыстом выбил подобные мысли. И хотя за окном даже не рассвело, мальчик поднялся и привычно, по-армейски, оделся.
Его окно выходило в сад, и тени деревьев делали комнату более темной, чем она могла бы быть, а потому Матвей зажег еще две свечи, чтобы отыскать пистолет. Кажется, он вчера положил его на стол... но где же он тогда? Мальчик наклонился, заглянул под кровать, под стол, но пистолета не было.
- Матвей!!
- Да-да, батюшка, иду!
Решив, что не стоит сердить отца, Матвей оставил поиски оружия и бегом покинул комнату. Пистолет можно найти потом, а на пробежку лучше не опаздывать. Матвей давно привык к тому, что на протяжении уже трех лет по утрам ему приходится вместе с отцом бежать четыре версты до родника. После этого он должен был из пистолета попасть в монету, и только тогда отец позволял ему позавтракать. Он до сих пор помнил, как первые месяцы таких испытаний ходил голодный. Иногда по ночам он не мог заснуть от голода и усталости. А сейчас привык. Нужно будет просто потом отыскать пистолет…
- Я здесь, батюшка, - выдохнул Матвей, входя в гостиную. Он остановился перед самыми дверями, а потому запыхался.
- Долго, - недовольно отозвался Федор Афанасьевич. За его спиной мялся человек. Он был низок ростом, плешив. На сморщенном и потемневшем лице острыми точками блестели глаза. Заметив, что сын смотрит на незнакомца, Багров-старший сказал: - Это Стрельников, художник… - при последнем слове отставной офицер скривил губы, выражая тем самым свое отношение к людям подобных профессий. – Вчера ночью он попросился ночевать. За это я потребовал, чтобы он нарисовал твой портрет.
«Написал» - мысленно поправил Матвей, однако вслух ничего не сказал. Отец заставлял его учиться, но не терпел, когда сын начинал показывать свои знания в поместье.
- Так что сегодня ты после того, как вернешься от родника, будешь позировать этому… художнику.
- Позвольте спросить, батюшка: зачем писать мой портрет?
- Я так сказал! В нашей семье есть портреты всех моих предков! Я не желаю, чтобы потомки прервали эту традицию!
Спорить с отцом было бесполезно, и поэтому Матвей просто поклонился и вышел в сени, где обулся и вышел. На заднем дворе, за калиткой, начиналась тропинка, по которой они с отцом обычно бегали по утрам. Вот и сейчас Матвей отправился на задний двор. Проходя мимо каморки, в которой ели слуги, он услышал:
- Да, старый барин приказал…
- Он такой самодур,..
- Бедный мальчик…
- Интересно, зачем барину с утра сабля? Они же сегодня ими не…
Не прислушиваясь, мальчик машинально отметил манеру говорить этих людей. Он давно уже начал наблюдать за ними, запоминать слова, жесты, поведение… Почему-то даже не сомневался в том, что это пригодится.
Выйдя за калитку, Матвей побежал. Он не торопился, зная, что отец не любит догонять сына. И через минуту сзади послышалось сопение отца. Хотя Федор Багров и сохранил фигуру и не обзавелся, подобно многим знакомым офицерам, «брюхом», дышал все же тяжело, надрывно. Иногда Матвей жалел отца, но не показывал этого – отставной офицер не признавал такого чувства, как жалость. Сейчас Федор Афанасьевич что-то ворчал под нос, изредка поглядывая на сына из-под нахмуренных бровей. Ему было жаль терять время на картину, но это было уже дело принципа – потребовать с художника портрет.
- С саблей сидеть будешь, - буркнул он на бегу.
- Как скажете, батюшка, - не стал спорить Матвей. Ему тоже жаль было времени, что придется потратить, пока будет писаться портрет, но слово отца – закон. Но хоят бы понятно, почему слуги говорили про саблю.
|
