Если кто-нибудь говорит вам, что весна – самое прекрасное время года: птички, пчелки, листочки, пестики, тычинки… Воспаленные человеческие «пестики и тычинки», я бы сказал… То будьте уверены, что этот человек точно не врач.
Весна – это, прежде всего, взрыв респираторных заболеваний, вечеринка аллергий и истинное паломничество в госпиталь великовозрастных идиотов со всевозможными формами ревматизмов, артритов и артрозов, к которым они, несмотря на долгие года совместного проживания, до сих пор не привыкли. И если для «кого-то» весна – праздник любви, пусть и отзывающийся в статистике пиком таких разных и забавных половых заболеваний, то для меня «весна» означает ад. Маленький персональный ад, когда толпы кашляющих и чихающих детей с заботливыми мамашами вступают в сговор с частичками пыльцы и осаждают меня в течение долгих, долгих, охренительно долгих 2-х месяцев…
И большинство врачей подпишутся под каждым моим словом (ну, может, не у всех у них начинается аллергия в процессе этого буйства жизни, но мне не слишком нравится думать о том, что мне хуже всех). Конечно, только если вы не чрезмерно любвеобильный онколог, для которого жизнь перманентно прекрасна. Тем более, что брызжущие слюной и микробами нытики не имеют к вам никакого отношения.
- Ты что здесь делаешь?- упомянутое нездорово оптимистичное недоразумение втиснулось в маленькую комнатушку, где обычно переодевались санитарки, и которая стала на время моим бомбоубежищем.
То, что ради него я оторвался от созерцания немалых человеческих достоинств очередной Мисс март, не произвело на Уильсона должного впечатления и отчего-то не переполнило благодарностью его взор.
- Думаю, вариантов не много… Медитирую. Прячусь от Кадди. Либо решил закрутить роман с одной из тех горячих штучек, что выносят из наших палат утки, и сейчас жду ее, чтобы наброситься с сенсационными признаниями. Советую принести камеру…
Уильсон закатил глаза, машинально заталкивая ручку в карман халата.
- Тебя Кадди по всей больнице ищет…
- Хэй, стоп!- на груди онколога буквально сиял новенький голубой галстук.- А ты что тут делаешь? И, черт побери, у тебя новый галстук! Я ее знаю?
Взгляд Уильсона громко, но в то же время чрезвычайно деликатно говорил, куда мне следует идти. Джеймс вообще всегда оставался деликатным и милым, располагающим к себе, что бы ни говорил. Скорее всего, он даже принимавшего его роды доктора сразу расположил к себе располагающим к себе не слишком оглушительным криком.
- Мой галстук ни в коей мере не имеет никакого отношения к женщине. А здесь я искал тебя – наверно, у меня уже нюх на твое присутствие.
- Меня выдает стук палки,- я вернулся к изучению периодической печати.- Ты еще не видел новый номер? Честное слово, здесь есть девочка на пятнадцатой странице, у которой папочка явно носил длинные и кудрявые пейсы…
- Хаус, тебя действительно ждет там толпа пациентов…
- Да ради Бога, Джимми! На кой черт я им так сдался?! Освященные нашим правительством фармацевтические компании давно уже придумали панацеи вроде аспирина, кларитина и кетотифена. Последний вообще может заменить сразу два препарата – и подарить им счастливый, крепкий и беззаботный сон. Я же смогу сорганизовать им лишь кошмар своим появлением или жесткое порно, но последнее – как ни прискорбно – не приветствуется профессиональной этикой, которую вы с Кадди так яростно защищаете. Своим недеянием я делаю людям добро… Я почти святой! - осененный этим неожиданным откровением, я моргнул и взглянул на Уильсона.
Тот еле слышно застонал и тяжело опустился рядом, устало спрятав лицо в ладонях.
- Боже, я не могу с тобой разговаривать…
Я удивленно наблюдал за этой аномалией под названием «подавленный Уильсон». Неужели я смог довести его до такого состояния? Еле сдержавшись, чтобы не похлопать его обнадеживающе по спине – и хоть как-то выразить сочувствие от того, что ему приходится общаться с таким ублюдком, как я, - я отвел глаза.
- Что, тяжелый день?
Да, Хаус, правильно, свали все на «день». Это не ты моральный урод, это день не задался…
Тем не менее, Уильсон отнял руки от лица и откинулся спиной на железные шкафчики, подняв невидящий взгляд к потолку.
- Сегодня привезли 15-летнюю девочку... У нее рак дыхательных путей на последней стадии, метостазы в позвоночник. Еле дышит – мы даже не можем накачать ее наркотиками, потому что это замедлит метаболизм, следовательно вызовет асфикцию… Когда она не выдерживает, то начинает стонать, потому что кричать уже не может… Максимум – месяц.
- Неделя.
Мы оба это знали.
Уильсон закрыл глаза.
Этого я выдержать уже не смог – мои пальцы крепко сжали его плечо, смяв так замечательно хрустнувший воротничок рубашки. Не зная, что сказать, я просто молчал, сжимая и разжимая напряженные мышцы под белоснежной тканью, едва ощутимо поглаживая крепкую кость ключицы. Медленно, мучительно медленно тело Уильсона расслаблялось, пока он наконец не нашел в себе сил открыть глаза. Моя рука замерла. Взгляд, который был обращен на меня выражал…и вот здесь я запнулся. Я не мог понять, что творится внутри у моего друга. Усталость, боль, надежда и что-то еще, смешанное в настоящий коктейль Молотова.
- Грег…- голос был тихим и хриплым, словно что-то сдавливало ему горло, мешая говорить.
- Что?
И тут он закрылся. Резко отстранившись, он поднялся на ноги и замер всего на секунду, окинув меня все тем же странным взглядом.
- Ничего. Пожалуй, пора возвращаться к работе.
- Удачи,- лично меня больше привлекало исследование текстуры и качества бумаги с симпатичными рисунками. Уильсон только покачал головой и вышел. Я же так и остался сидеть, задумчиво глядя перед собой и покусывая нижнюю губу. Что-то явно ускользало от моего внимания, но я никак не мог понять, что.
Я не знал, почему этот чертов мальчишка не хотел выздоравливать. Нет, знал, конечно, просто никак не мог вытащить нужный билетик, и наше общение с этой болезнью все больше напоминало отношения бывших любовников – каждый старался насолить другому за его спиной.
Громкий, резкий и буквально кричащий о раздражении хлопок стеклянной двери заставил меня открыть глаза. Уильсон, конечно, Уильсон – кому еще придет в голову так бесцеремонно вторгаться в «обитель Зла»?
- Что, неужели ей не понравился твой провокационно голубой галстук и она тебя отшила?
Мой жизнерадостный онколог ничего не ответил, молча швырнув передо мной на стол раскрытую папку. Осторожно взяв ее, я не без интереса пролистнул несколько страниц.
- У меня было что-то с этой Мэрилин Уоллес? Нет, боюсь, я бы запомнил, потому что обычно не питаю слабости к 15-летним…
И тут я понял, в чем дело: на последней перед онкологической выпиской странице размашисто стояло «Greg. House». Я поставил ей аллергию год назад, хотя никакой наследственной предрасположенности не было, но это была аллергия: была весна, она сморкалась в бумажные платочки и смотрела на меня красными глазами, коротко дыша открытым ртом…
Джеймс быстро обошел мой стол и, опершись о подлокотники кресла, крайне угрожающе навис надо мной:
- Ты понимаешь?! Год назад! Год мать лечила ее от аллергии! Если бы ты только не отмахнулся от нее, как от остальных! Год назад у нее не было четвертой стадии! Если бы ты только осмотрел ее…
- Я осмотрел,- наконец я оторвал взгляд от ярко-синей подписи под эпикризом и посмотрел прямо ему в глаза.- Но у нее на самом деле в тот момент была аллергия.
Правая рука Уильсона сжалась в кулак, и у меня даже мелькнула мысль, что сейчас он меня ударит… Но еще через минуту ладонь медленно и с видимым трудом разжалась. Он резко развернулся и вышел, не проронив ни слова. Папка с фиолетовой закладкой так и осталась лежать у меня на коленях.
Я приоткрыл дверь уильсонского кабинета, протискиваясь внутрь. Глава онкологического отделения едва взглянул на меня и, будто ничего не увидев в дверном проеме, вновь уткнулся в бумаги. В принципе, попытка меня игнорировать изначально была обречена на провал.
- Тук-тук, доктор Уильсон! Я хотел бы с вами проконсультироваться – знаете, последнее время люди все чаще считают меня идиотом…- я проковылял внутрь комнаты, остановившись примерно в центре.
- Я работаю,- он даже не поднял на меня взгляд. Ха!
- Это смешно. Ты напоминаешь мне девочку, которой не перезвонили после первого свидания,- я прошел вперед, положив перед ним забытую у меня карту, и осторожно опустился на стул для пациентов.- Уильсон, каждый может ошибиться…
- Но мы врачи и не имеем на это права,- о, наконец-то эти карие глаза почтили меня своим вниманием.
- Но мы имеем больше всего возможностей.
- Но не из-за собственной халатности.
- Да не было никакой халатности! У нее действительно была аллергия, поэтому я и не пытался найти никаких других причин затрудненному дыханию! Не думал, что всех пациентов, хлюпающих носом, мне следует сразу направлять на полное сканирование тела.
Он снова уткнулся лицом в ладони. Как меня раздражал этот жест, полный отчаяния. Он не для Уильсона, не для него и все… Черт, что происходит?
- Хаус, я всегда знал, что ты безразличный к людям ублюдок, но… Господи, даже не представлял насколько.
Я поморщился, выуживая из кармана баночку викодина. Ну, вот, началось…
- Мне необязательно их любить, чтобы…
- Знаю, знаю!- руки Джеймса раздраженно хлопнули по столу.- «Мне необязательно их любить, чтобы лечить»… Но, Хаус, ты ведь никого не любишь – даже тех, кого не лечишь…
Видимо, мое молчание окончательно вывело его из равновесия. Он устало поднялся из-за стола и прошел к окну, застыв на мгновение. Затем открыл дверь и вышел на балкон, остановившись у парапета и глядя вниз.
Несколько секунд на раздумья мне вполне хватило – в итоге я последовал за ним, поеживаясь от колючего ветра, проникающего под пиджак. Хоу, если мы пробудем здесь достаточно долго, то моими сосками можно будет резать стекло.
- Ты не прав,- я прислонился к холодному кирпичу стены, неотрывно глядя на широкие плечи Джеймса, затянутые в белый халат.- Я люблю тебя.
Он повернулся. Сразу же, резко и от этого – чуть неуклюже, и теперь его глаза больше не убегали от меня. В них снова была та жуткая мешанина, которую я так и не смог понять в прошлый раз. Потребовалось несколько секунд какой-то странной тишины, прежде чем он начал медленно приближаться…
Можно было бы сказать, что я ничего не понял, когда он остановился рядом, прямо передо мной, но это было бы лицемерием. Я все понял – и взгляд, и галстуки, и туфли, и приезды по первому требованию – просто не поверил. Знание не укладывалось в моей голове. Я впал в какое-то странное оцепенение, пока не почувствовал его губы на моей щеке. И сразу же меня посетила мысль, что если бы там не было щетины, то поцелуй ощущался бы совсем, совсем по-другому… Через мгновение – также медленно и осторожно – он прикоснулся к моим губам. Боже, я не помню, когда меня так последний раз целовали… Наверно, еще в средней школе – когда никто не имел ни малейшего представления о назначении языка, но все действо производилось с подкупающими искренностью и благоговением. Его губы были горячими и чуть сухими…и, скорее всего, моя щетина нещадно царапала его нежную кожу…
Когда он отстранился, я все еще пребывал в шоковом состоянии – это все, чем я могу оправдать тот бред, который вырвался из моего рта вместе с воздухом:
- Вообще-то, я имел в виду несколько иную трактовку любви…
Замешательство, граничащее с ужасом, и острое разочарование в тот же миг исказили его лицо. Он дернулся, намереваясь уйти, но я успел вцепиться в его руку, едва не потеряв равновесие, останавливая его, сам не зная, зачем. Я только понимал краем сознания, что если позволю ему уйти, то мы все дружно забудем, сделаем вид, что ничего не было… Это было не то. Не интересно.
Наверно, именно поэтому я поудобнее перехватил палку и, опершись на нее для устойчивости, подался вперед.
- Зайди ко мне вечером – мы это обсудим.
И поцеловал его, на этот раз не пренебрегая таким чудесным творением Господа, как язык. И это было круто, полный улет, 10 из 10, примерно, как стоять посреди арены во время Монстр Трэк… И также странно. Он обнял меня – располагающе несмело, даже не обнял, а скорее придержал, не доверяя моим ногам.
Несколькими минутами позже, хромая по коридору, я думал о том, что правда всегда где-то рядом, надо только раздолбать к чертовой матери слой ложных признаков, который зачастую создается самим тобой, неверно трактующим информацию…
Боже, Джимми, ты – гений!
Я знаю, что делать с этим мальчишкой…
|
