Зрение
Руки Хауса.
Уилсон понял, что влип, когда он, переступив порог кабинета, увидел Хауса, играющего на воображаемом фортепиано. Он силой заставил себя отвести взгляд от десяти длинных пальцев, ловких и искусных, способных довести самого молодого главу отделения онкологии за всю историю больницы Принстон-Плейнсборо до состояния ничего не соображающего комка нервов, исходящего слюной. Хаус неловко стукнул кончиком пальца по столешнице, ушибся, выругался и немедленно сунул пострадавший палец в рот.
О боже.
— Эй, ты куда?
Хаус перегнулся через кресло, глядя вслед сбежавшему Уилсону.
— Потом. Я потом зайду.
Обоняние
Уилсон всегда использует одну и ту же марку одеколона, название которого Хаус никак не удосужится узнать. Странный запах, спокойный, неявный, однако комбинация этого парфюма, Уилсона, кондиционера для белья и шампуня была практически таким же аппетитным ароматом, как и запах масленичных блинчиков. Хаус обнаружил, что лучше всего этот запах чувствуется на затылке Уилсона, у основания черепа. Однажды во вторник, по единственной причине - из вредности, Хаус решил понюхать его прямо посреди отделения медсестер. Уилсон обернулся, уставившись на Хауса расширившимися глазами; его лицо выражало нечто среднее между шоком и весельем. Они разошлись в разные стороны, к своим одинаково безнадежным пациентам, и встретились спустя десять минут в приемной. Хаус наклонился и снова обнюхал Уилсона. На этот раз Уилсон среагировал быстрее и, придвинувшись ближе, нежно прошептал Хаусу на ухо:
- Сделаешь так еще раз, и я до конца дня буду звать тебя Грегори.
Хаус ухмыльнулся и, не стесняясь, облапал Уилсона за задницу.
- Отлично, сладкая попка.
Осязание
Хаус осознал, что влюблен в Уилсона, через три дня после того, как они стали спать вместе. У доктора Джеймса Уилсона были холодные ноги. Всегда. С ледяными пальцами, которые он прижимал к икрам Хауса, чтобы согреться. Похоже, этого никогда не происходило, наоборот, Хаус тоже начинал мёрзнуть. Хаус жаловался. Громко. В самые неподходящие моменты. Чего Хаус никогда не говорил, так это, как он любит эти холодные пальцы. Они будили его, когда Уилсон приходил поздно, они напоминали ему посреди ночи о том, кто спит рядом с ним, и каждый раз, когда эти холодные пальцы прижимались к его ногам, в этом было нечто такое тайное и интимное, что заставляло Хауса ухмыляться. И, когда Хаус, почувствовав холодные ноги Уилсона, впервые улыбнулся вместо обычных жалоб, он понял, что влюблен.
Вкус
Хаус начинает с ленивых прикосновений к различным частям тела Уилсона. Сначала он касается языком точки под пупком, потом вокруг него, потом проводит языком бессистемно, поднимаясь вверх по диагонали. Хаус наслаждается, ощущая пальцы Уилсона, путающиеся в его, Хауса, волосах, сжимающиеся сильнее, когда Хаус находит правильные места. Он не обошел своим вниманием россыпь веснушек как раз под третьим ребром Уилсона, затем его соски, и еще выше. Провел кончиком языка по ключице, стараясь быть более точным в движениях. Еще немного выше, чуть левее, вот здесь.
Хаус не уверен, становится ли вкус слаще оттого, что, когда он прикасается языком к нужной точке, Уилсон выгибается, вскрикивает и едва не оставляет его без нескольких прядей волос, но точно знает, что это его любимая часть анатомии Уилсона. У его кожи вкус пота, хлопка, одеколона и чего-то еще, чему он не может дать название, но считает своим.
Слух
Когда Уилсон снимает свой галстук, звук еле слышного шелеста шёлка о хлопок вызывает у Хауса внутреннюю дрожь. Он должен бы дать этому ощущению более серьезное медицинское определение, но другого способа объяснить, почему перехватывает дыхание и сжимается желудок, у него нет. Он знает, что после того, как он уловит этот звук, будет снята рубашка, потом брюки, носки. К этому времени Уилсон уже будет сидеть на кровати. Если в комнате холодно, трусы останутся на нём, и он скользнёт под одеяло, а если жарко — будет лежать обнажённым на простынях, давая коже остыть.
Сегодня они отправились в постель одновременно. Хаус быстро разделся и скользнул под одеяло. Его член был возбуждён, и Хаус изнывал от желания. Уилсон, зная, что за ним наблюдают, раздевается, не торопясь. Он расстегивает рубашку, помедлив с последними пуговицами, прежде чем развязать узел галстука. Медленно, очень медленно, стягивает его. Звук наполняет воображение Хауса развратными сценками, самая любимая из них та, где он проводит снова и снова этим шелковым галстуком по члену связанного Уилсона. Хаус сглатывает и, стиснув зубы, откидывается назад, наслаждаясь представлением.
Позже уже развязанный сонный Уилсон, лежа на груди Хауса, улыбнулся.
- Кажется, ты испортил мой галстук.
- Я куплю тебе новый.
|
