Он заметил ее сразу. Вошел и наткнулся на нее. Ее нельзя было не заметить. И ее нельзя было не узнать. И… ему отнюдь не хотелось, чтобы она заметила его. Нет… только не она… только не сейчас…
Она обернулась именно в тот момент, когда он уперся взглядом в ее спину. Обернулась и узнала его. Обернулась, узнала его и заулыбалась. Черт… Черт! Черт!!! Почему она?! Почему сейчас?!!!
Он улыбнулся в ответ. Ее улыбка стала теплее и шире и почему-то показалась натянутой. С удивлением он вдруг понял, что и она ему не рада. Совсем. И… он знал почему. Кто из нас горит желанием разговаривать с умирающим, да еще в субботу вечером?!
Они кивнули друг другу и разошлись по своим местам. Но… вечер уже был испорчен. Он не слышал музыки. Она не получала привычного наслаждения: ее любимый дирижер, любимый концерт… и непреодолимое желание оказаться отсюда как можно дальше.
До антракта он не мог думать ни о чем другом. Все его мысли кружились вокруг предстоящей встречи. Элементарная воспитанность не позволяла ее избежать. Хотя… не глупость ли думать о каком-то дурацком этикете, когда в голове у тебя зреет опухоль величиной с куриное яйцо? И твой врач с уверенностью и полностью оплаченным сочувствием обещает, что уже в следующем месяце твоим новым адресом станет местное кладбище, а дверную табличку заменит надпись: Марк Грин – дата рождения-дата смерти, простенько и со вкусом, и если повезет, два раза в год (исключительно в дни, указанные на пресловутой табличке) его дети и жены (обе, как это ни печально, бывшие) смогут вдоволь полить слезы на его могиле. Ибо он умирал. Был обречен на смерть. И… как оказалось, на смерть в одиночестве. Не считая Рейчел. Хотя и «папочкину девочку» больше волновали ее малолетние дружки и подружки. Иначе она наверняка была бы сейчас с умирающим отцом, а не веселилась на дне рождения у Мини Как-ее-там. Господи, эти ее подружки даже не удосужились обзавестись человеческими именами! Привет! Я мышка Мини! Я лучшая подруга Рейчел! Рейчел так хочется прийти на мой день рожденья! Папочка, папочка! Ну, можно я пойду к Мини! Она такая веселая! Бла-бла-бла, я мама мышки Мини, мышь Как-ее-там. Мистер Грин, мне все равно, что вы собрались умирать, но Ваша дочь прямо-таки обязана прийти к моей дочери. Иначе это разобьет обеим девочкам их столь чувствительные к потрясениям и трагедиям (смерть отца, очевидно, к последним не относится) юные сердца. Папочка! Какой ты замечательный, как ты держишься, как я восхищаюсь твоим мужеством (скажи еще, как ты красиво и достойно умираешь!)… ну, можно я пойду к мышке Как-ее-там на самую умопомрачительную вечеринку в жизни? А жизнь так коротка… ты это, папочка, должен понимать, как никто другой… я ведь не могу отказывать себе в маленьких радостях постоянно? Будто бы она отказывала. Разве разрушение брака дорого «папочки» и покушение на убийство (пусть и непреднамеренное) собственной сестры – отказ от маленьких радостей? Извини, Рейчел, дорогая, у нас с тобой абсолютно разные понятия о развлечениях и отказе от них… Но, мистер Грин! Мышиная мамаша уже готова вызвать полицию нравов и лишить его родительских прав за издевательство над ребенком. Мистер Грин, вы обязаны отпустить дочь. Я знаю, как это трудно смириться с тем, что дети растут, что нам необходимо отпустить их… Уже скоро, Вы и не заметите, как пролетит время, малышка Рейчел облачится в платье невесты, и Вы должны будете отпустить ее уже не на одну ночь, а навсегда! Ку-ку, мадам! Кажется, вы не поняли. Я тут, между прочим, умирать собрался… и… как на ночь?! Рейчел не может…
Но Рейчел могла. Могла и отправилась на вечеринку в пижамах именно тогда, когда была больше всего ему нужна. Он не мог провести в одиночестве целую ночь. Даже не потому, что он боялся умереть сегодня. Нет… не поэтому… Его страшило одиночество. Ведь теперь, когда он знал, как мало ему осталось, так хотелось восполнить все, что не успел, все, что отложил на потом… Никакого «потом» не будет. И надо было жить здесь и сейчас. Жить полной, насыщенной и интересной жизнью! Жить так, чтобы не было обидно умирать! Жить… жить… но он умирал. И умирал в одиночестве.
Нет, Марк, конечно, знал, что мог в любой момент позвонить Элизабет, и она бы к нему вернулась. Разумеется, вернулась. Но он не хотел ее жалости. Он хотел ее любви. Хотел, чтобы все было как раньше. Как раньше, когда они были одной семьей, когда она боролась за его жизнь, верила в него… любила его… любила, а не жалела. Жалость – чувство хорошее и достойное, но это не было тем, что он хотел. Сознавать Элизабет жертвой, вынужденной работать сиделкой у нелюбимого мужа… нет! Это было выше его сил! Марк совсем не хотел портить ей жизнь.
Позвонить Сьюзан? И вместо Элизабет превратить в жертву ее? Ее, женщину, к которой он испытывал какие-то чувства и уже, кажется, не в этой жизни… Их отношения (если то, что между ними было, можно назвать «отношениями») остались в прошлом… так далеко в прошлом, что просто невозможно (Никак! Никак невозможно!) строить на их основе новые, по типу: нянька, ходячий труп. Достаточно того, что Сьюзан уже провела у него ночь. Какой нормальной (и такой красивой) женщине захочется возиться с умирающим старым другом? Другом… а не возлюбленным… И что ему мешало тогда, много лет назад, сделать ее своей женщиной?! Сейчас все могло бы быть иначе… И она могла бы не уехать в свой чертов Феникс… И миссис Грин, вдова доктора Марка Грина, могла носить совсем другое имя. Сьюзан… Сьюзан, а не Элизабет…
Антракт. Черт… лучше бы этот билет никогда не попадал ему в руки! Зачем он поперся на концерт?! Лучше бы дошел до ближайшего бара и напился до смерти… до смерти во всех смыслах этого слова.
Несомый толпой разнаряженных мужчин и женщин, воодушевленных восхитительной музыкой, Марк все еще надеялся незаметно уйти. Но в его жизни заветные желания почти никогда не сбывались. Как и на этот раз. Восторженно щебечущая толпа вынесла его прямехонько именно к той колонне, у которой стояла она, и, поставив их лицом друг к другу, оставила наедине.
– Ты… э… часто здесь бываешь? – спросил Марк, чтобы что-то сказать.
Она затравленно огляделась и, не обнаружив пути к отступлению (он чуть ли не прижимал ее к колонне), несколько раз кивнула. В другой день, с другой женщиной – ситуация выглядела бы в его глазах более, чем эротично!
– Больной подарил билет… Бывший больной! Бывший… я вылечил его… его жену… лет пять назад… – сказал Марк, вдруг осознав, что подаренный пациентом билет в ее понимании вполне мог обрести криминальный оттенок.
– И насколько же он болен? Учитывая, что, оказывается, ты лечил не его, а его жену… – она смотрела ему в глаза. И от ее чуть насмешливой улыбки у него вдруг защемило сердце. Как не хотелось умирать! Когда вокруг столько женщин! Когда можно влюбляться! Растить детей! Быть счастливым! Зачем… почему судьба так жестоко обошлась с ним?!
– Как тебе концерт? – борясь со слезами (он скорее умер бы, чем показал ей свою слабость (учитывая его болезнь, неплохой получился каламбур!)), спросил Марк.
– Э… если честно, я почти все пропустила… Так много всего в голове, что… я просто не смогла отвлечься. И это странно, потому что мне очень нравится дирижер и… – она внезапно замолчала и махнула рукой в сторону выхода. – Давай уйдем отсюда!
– Что? – как он понял из программки, действо должно было длиться еще часа полтора…
– Давай уйдем! – повторила она и взяла его за руку. Кожа ее ладони оказалась приятно прохладной. – Пойдем куда-нибудь… в более приятное место? Поговорим… У нас… у нас больше может не быть такой возможности. А… я хочу, чтобы ты знал, Марк, я считаю тебя своим другом. Правда. Ты мне… мне… мне очень… ты мне дорог. И если я последняя, от кого ты мог предполагать услышать эти слова… извини. И если ты не хочешь куда-либо идти со мной, то… только скажи. Я, знаешь ли, девочка понятливая. Одно слово, и меня здесь не будет.
Марк поймал себя на мысли, что смотрит на ее грудь. На работе она всегда носила халат, за которым едва угадывались контуры фигуры… Теперь же он мог наблюдать ее прелести во всей красе, благо нежно-зеленое платье облегало и подчеркивало каждую выпуклость ее тела. Марк вздрогнул и отвел глаза. Очевидно, поздно…
– Да. Ты прав. Я знаю, что не стоило покупать это платье… если твоей целью не является быть изнасилованной прямо посреди консерватории! Но мне так понравилась ткань… и потом зеленый – мой цвет. Сэнди сказала, что в нем я похожа на гейшу.
– А… хм… да… – Марк сглотнул, больше всего желая провалиться сквозь землю… или умереть прямо здесь и сейчас. Почему она говорит такие вещи? Она ведь… Господи, это так на нее непохоже!
– Ну что? Второе действие вот-вот начнется. Мы… идем или остаемся? Или… или… расходимся?
Ее ладошка по-прежнему находилась в его руке. И он вдруг понял, что благодарен судьбе за то, что она привела его на концерт именно сегодня и именно тогда, когда она оказалась здесь. В его голове что-то щелкнуло, и воспоминание яркой вспышкой ослепило его сознание: салон машины, ее глаза совсем близко, ее губы, едва уловимый запах алкоголя, всепересиливающее желание как можно скорее поцеловать ее… и бесконечно долгие минуты, проведенные в темноте… дождь, барабанящий по стеклу… борьба с собой… а когда час спустя в ее окнах погас свет…
– Марк! Или уходить сейчас… или будет поздно!
– Извини… я просто вспомнил… Неважно! Ты права, нам лучше уйти!
В фойе, когда он помогал ей одеть пальто, они никак не могли определиться, куда лучше всего пойти. Бар, ресторан, ночной клуб… везде люди, везде шум… а им так хотелось спокойно провести вечер… говорить, а не пытаться докричаться друг для друга… посидеть вдвоем, а не ждать, что официант в очередной раз некстати подойдет поинтересоваться не желают ли они заказать еще одного омара…
– Пойдем ко мне, – предложила она, когда они оказались на улице.
Он с сомнением посмотрел на нее. Ветер нещадно трепал полы ее пальто. Она вдруг показалась ему такой маленькой и хрупкой, что Марк удивился, почему она остается на земле, а не взлетает, подобно пушинке, подхваченной ветром, в небеса. Но… удобно ли будет…
– Марк, – передернув плечиками, сказала она, – я не собираюсь ни насиловать тебя, ни соблазнять. И у меня, поверь, даже мысли такой не возникло… Просто у меня тихо, уютно и тепло. Черт, как же тут холодно! И я отлично готовлю! Правда!
– Я знаю. Я был на вечеринке, которую ты устроила для Картера… ну… в честь Питера…
На ее лице появилась озадаченность, она словно пыталась вспомнить, кто такие Питер и Картер и на кой черт ей понадобилось устраивать для них вечеринки… а затем она понимающе улыбнулась.
– Да. Получился неплохой ужин. Было скучно, но еда была отменная. Ну так что, Марк? Если ты согласен на мой дом, надо всего лишь заехать в супермаркет и… Слушай, не хочу показаться грубой, но ты, что, решил меня заморозить?!
Он рассмеялся и помог ей спуститься по длинной лестнице. В одиннадцать лет он сломал ногу и очень хорошо помнил, что такое лестница (а длинная лестница особенно), когда костыль является твоей вынужденной и такой ненадежной опорой.
В супермаркете она со скоростью баллистической ракеты пронеслась по рядам, попутно зашвыривая в тележку упаковки, названия которых Марк при всем старании не успевал прочитывать, и, не успел он перевести дыхание, как они, нагруженные пакетами, оказались перед его машиной.
– Я не очень люблю ходить по магазинам, – буркнула она и, зашвырнув пакет на заднее сиденье, уселась на пассажирское место. По ее нетерпеливому взгляду он понял, что от него ожидается не меньшая скорость.
Естественно, он уронил свои пакеты в лужу. Разумеется, открывая машину, он споткнулся и едва не отшиб последние мозги. И конечно же, она взирала на это с понимающим снисхождением матери ребенка-дебила, наблюдающей за очередной глупостью чада. И не сделала ни единой попытки помочь.
Когда Марк наконец уселся за руль, он ненавидел ее так, как не ненавидел еще никого и никогда. Прекрасно осознавая его чувства, она лишь посмеивалась, глядя на его нервные попытки завести мотор. И что его останавливало, чтобы не придушить ее здесь и сейчас? Уж во всяком случае, не Уголовный Кодекс штата Иллинойс. Шансов дождаться приведения в действие смертного приговора у него все равно не было.
Дорога до дома Керри прошла в молчании.
И лишь оказавшись под мягким согревающим светом ее кухонной лампы, Марк понемногу начал оттаивать. Пока она хлопотала с ужином, а он изо всех сил делал вид, что помогает, обстановка разрядилась. А когда кухню наполнили пьянящие ароматы, желание убить ее исчезло без следа. Ни одна из знакомых ему женщин (включая бедную мамочку) не умела так великолепно готовить. Глотая слюну, он поймал себя на мысли о том, что если бы не болезнь, сулящая перспективу скорой смерти, он женился бы на ней прямо завтра… ну… или сразу, как только их развод с Элизабет был бы оформлен. Ну как можно было так божественно готовить и быть при этом бесчувственной стервой?!
– Я встречаюсь с женщиной, Марк, – сказала она, едва они сели за стол.
Он открыл рот, не нашел, что сказать, и закрыл его. Чувство, что он оказался пленником безумного сна, захватило все его существо. Так не бывает, неслось в его голове… так не бывает…
Керри серьезно посмотрела сначала к себе в тарелку, потом на него, тяжело вздохнула и продолжила:
– Да. Я встреч… сплю с женщиной. Ее зовут Сэнди. Она пожарник. Работает в 38-й пожарной части… Я хочу, чтобы ты понял, я говорю это не для… просто я не хочу, чтобы ты чувствовал себя неловко из-за того, что мы здесь одни… одни у меня дома… и… Черт! Прости, я не знаю, что несу…
Марк с искренним удивлением понял, что она смущена. Увидеть смущение доктора Керри Уивер? Да, жизнь прекрасна и удивительна. Теперь он видел все. И может спокойно умирать.
Но… то, что она говорила… может, у него начался предсмертный бред?
– Ты ешь, – голосом маленькой девочки сказала она. Ее глаза казались огромными, и Марк вдруг с ужасом осознал, что еще минута и – она расплачется.
Уставившись в тарелку, Марк принялся заглатывать пищу, не чувствуя ее вкус. Все, лишь бы не видеть ее слез. Господи, если ты есть, умоляю, не дай ей расплакаться, ибо подобного зрелища я не переживу!
– Когда я тебя сегодня увидела… если бы у меня была возможность, я бы сбежала оттуда сию же минуту. Мне… я не… мне так тяжело видеть, как ты… как ты… – Керри зажала рот рукой и, отшвырнув стул, выскочила из-за стола.
Не поднимая глаз от тарелки, Марк услышал, как где-то хлопнула дверь. Спустя пару секунд уши, помимо его воли, уловили едва различимые звуки… Не надо было быть доктором медицины, чтобы понять: она плачет. Где-то в глубине этого дома плачет женщина. Из-за него. Не Элизабет. Не Рейчел. Не Сьюзан. Не Джен… Керри… кто бы мог подумать, что ее трогает его болезнь? Учитывая то, что они с Лиззи даже не пригласили ее на свадьбу… и учитывая причину, по которой ее не пригласили.
Ему не хотелось, чертовски не хотелось этого делать, но поступить иначе он не мог. Марк встал и, как собака на запах, пошел на звук.
Когда он заглянул в приоткрытую дверь ванной, ему показалось, что в ней никого нет. И лишь секунду спустя он заметил ее фигурку, сиротливо притулившуюся к унитазу. Она сидела на полу, зажав руками колени, аккурат между ванной и унитазом. Лицо ее было мокрым от слез.
Марк почувствовал себя долговязым уродом с чересчур длинными руками и чересчур длинными ногами. Долговязым уродом с чересчур длинными руками и чересчур длинными ногами, который зачем-то довел женщину до слез, а теперь стоит перед ней столбом и не знает, что сказать ей, чтобы утешить.
Она всхлипнула и посмотрела на него.
– Не нужно… я похожа на чучело… подожди там, я сейчас выйду… – от горечи в ее голосе ему самому захотелось разрыдаться.
– Керри, – он присел рядом с ней на корточки и неловким движением смахнул слезинку с ее щеки. Только счастливый случай не дал ей остаться без глаза.
Она ошеломленно уставилась на него.
– Марк, ты… собирался меня ударить, но промахнулся?
– Нет… я… Господи, прости! – начал было он, но тут она расхохоталась. Марк недоуменно посмотрел на нее, а затем захохотал сам.
Это был не просто смех. Это была самая настоящая смеховая истерика. Не удержавшись на ногах, он рухнул на пол, что вызвало еще больший взрыв смеха. Только когда заболел живот, а глаза защипало от слез, Марк смог взять себя в руки. Все еще посмеиваясь, он встал и протянул ей руку. Она покачала головой и указала ему на унитаз. Он понял ее жест и уселся на его крышку. Керри благодарно улыбнулась и кивнула.
– Дай мне немного времени… я не хочу обратно… если я увижу всю эту еду, меня просто стошнит… Почему жизнь такая жестокая, Марк? Рак меня преследует… столько… почти… я… чуть ли не всех, кого я любила, убила эта гребанная болезнь!
Он не хотел говорить о раке. Он хотел о нем забыть. И он попытался перевести разговор на другую тему.
– Тебе не жалко платье? – спросил Марк и, растянув губы в подобии улыбки, попытался вызвать улыбку в ответ, но… она закрыла глаза и махнула рукой.
– Плевать мне на платье. Я все равно их не ношу. Не с моим счастьем… Туфли на шпильках, короткие юбки… я всегда о них мечтала. Веришь, в старших классах я несколько месяцев носила высокие каблуки… это едва не стоило мне пожизненного катания в инвалидной коляске. Впрочем… сейчас это неважно… все это неважно… – не открывая глаз, она прислонилась к унитазу, на котором он сидел. Ее волосы касались его руки. Он попытался отогнать нежданно народившееся возбуждение.
– Что ты делал в консерватории? Я думала ты… вы с Элизабет… вполне естественное желание провести последние… время с семьей, – невпопад произнесла она и, открыв глаза, требовательно посмотрела на него.
– Мы с Элизабет… мы с ней… вот… после того, как Рейчел… как Элла чуть не погибла из-за тех проклятых таблеток… Лиззи поставила меня перед выбором. Я выбрал дочь. И… разве мог я сделать иной выбор? Рейчел… какая бы она ни была… моя девочка… и я так много ей недодал!
– Но… зная о твоей болезни… Элизабет знает, что?.. Да, разумеется, она знает. Я слышала, как она говорила об этом с Романо… Зная, как она могла оставить тебя одного?!
– Она… Брось, Керри. Моя болезнь не должна превращаться в причину…
– Марк, о чем ты говоришь? Женщина, которая по-настоящему любит мужчину, никогда не позволит ему… умирать в одиночестве. А Рейчел? Если ты выбрал ее, почему она не с тобой? – в голосе Керри проскользнули нотки гнева. Подумать только, ее это, действительно, задевает!
– Она в гостях… Хотела развеяться… и… – замямлил он, стараясь отогнать мысли о том, что сам, сидя на концерте, думал о том же: если они его семья, почему они не с ним, когда он умирает?
– Ладно… – сказала она и горько усмехнулась. – Кто я такая, чтобы судить кого-то…
– Я не думал, что тебя трогает моя… э… моя болезнь.
– Из-за того, что я вызвала аттестационную комиссию? Побойся Бога, это была не моя идея! Если бы я отказалась, Романо с великим удовольствием вышвырнул бы тебя из больницы под любым благовидным предлогом. Помимо его возможных, подчеркну – возможных, потому что я не уверена, что этот индюк способен кого-то любить, чувств к Элизабет, ты был для него как кость в горле! Если непредвзято: ты шатался по больнице, орал на пациентов, на врачей, спорил, срывался, забывал названия болезней и препаратов… и плюс ты сделал ребенка и женился на женщине, которую он, возможно, опять-таки подчеркну – возможно, желал… Ты ведь и сам не знал, способен ты работать или нет. Иначе вы с Элизабет так бы не всполошились. Но я меньше всего хотела вызывать эту хренову комиссию. Да, я боялась за больных. Да, мне очень не хотелось, чтобы ты кого-нибудь убил, забыв название лекарства, или под влиянием приступа гнева… Но я не хотела, чтобы тебе было плохо. Правда! Мы работаем вместе уже столько лет… я… мы ведь друзья, правда? Согласна, я не самый легкий в общении человек, но… ты тоже не подарок! И тем не менее, я считаю тебя своим другом. А я не из тех, кто упивается страданиями друзей.
Марк молчал, пытаясь переварить услышанное. Она не торопила его.
– Ты… хочешь сказать, что идея с комиссией принадлежала Романо? – наконец выдавил он, ощущая нестерпимое желание удавиться.
– И да, и нет… Роберт дал мне понять, что если я не представлю ему документальное подтверждение твоей вменяемости и трудоспособности, твои дни в клинике сочтены.
– А почему… почему же ты не сказала… Элизабет считала тебя дьяволом… И… мы не пригласили тебя на…
– Какая разница, пригласили вы меня на свадьбу, не пригласили… Это имеет сейчас значение? Хотя… – она помолчала и без обиняков сказала. – Тогда мне было обидно. Очень обидно. И даже не из-за самой свадьбы… в конце концов, я бывала на многих свадьбах, включая свои собственные, но… Роберта вы позвали. И чуть ли не шафером. Вот на этот вопрос мне ответь. Почему он достоин был сидеть с вами за столом, смотреть честными глазами и ощущать себя королем мира, а я – олицетворение всех человеческих пороков – лететь на никому не нужную конференцию в Неваду, чтобы избавиться от жалостливых взглядов сестер?
– Керри… я не знаю… Элизабет не хотела тебя видеть после всего… Мы столько пережили и…
– Ладно, мы это давно пережили. И нет никакого смысла устраивать инквизиторские костры на пустом месте. Расслабься. Я не питаю к тебе или к Элизабет чувства ненависти… Хотя она мне не нравится.
– Что? Из-за свадьбы? – Марк был искренне удивлен ее словами.
– Нет… просто… она… не знаю, но она мне неприятна. Где-то на подсознательном уровне… Она такая… не знаю, как сказать… англичанка, что ли! Этот акцент… и они… англичане… кажутся такими холодными и надменными… – она вдруг замолчала и невесело рассмеялась. – Прости! Я не должна была этого говорить. Это моя ошибка. И… далеко не единственная.
Элизабет никогда не казалась ему холодной… да, иногда она вела себя несколько… Нет. О не мог позволить себе плохо думать о женщине, подарившей ему дочь. Особенно сейчас. Пусть она забрала ребенка и ушла, когда была необходима ему как воздух, пусть она предложила отправить Рейчел в интернат, но… после рождения Эллы Элизабет была вне зоны критики. Как и Джен. Какой бы она не была, благодаря Джен, у него была Рейчел.
– Забудем о том, что я сказала… Я хочу прояснить лишь один момент: то, что я сказала об Элизабет, не имеет никакого отношения ни к вашей свадьбе, ни к тому, как она поносила меня после вызова комиссии. Я не держу зла на Элизабет за то, что она мне тогда наговорила. Она имела на это полное право! Ее муж восстанавливался после операции, она была беременна… Не знаю, как я поступила бы на ее месте. Может, убила бы суку, сомневающуюся в светлом уме моего мужа и в его праве лечить людей?..
– И тем не менее… после всех лет, что мы прошли бок о бок… я должен был пригласить…
– Все! Я не хочу больше слышать про твою свадьбу. Если ты думаешь, что это было самой большой трагедией в моей жизни, боюсь тебя разочаровать, – сказала она и подмигнула ему. – Кроме того, это была свадьба Элизабет. И почему она обязана была приглашать человека, который ей неприятен?
– И все равно. Извини…
– Хорошо. Извиняю, – закрывая тему, сказала она.
Несколько минут они провели в тишине. Ему было так хорошо, так покойно… как еще не было ни разу после приговора врачей… Он многое бы отдал, чтобы эти благословенные тишина и покой продлились хотя бы еще несколько минут… Но у Керри на этот счет имелись свои планы. Она заговорила. И заговорила о том, от чего все его существо старалось сбежать; о чем он тщетно пытался забыть… Она заговорила о смерти. Она заговорила о раке. И смерть, отступившая было, вернулась. Он продолжал умирать. Даже здесь, сидя на унитазе в ее ванной, он продолжал умирать. И с каждой секундой в нем оставалось все меньше и меньше жизни… Смерть была рядом. И благодаря Керри, Марк ощущал ее присутствие каждой клеточкой своего существа.
– Мой второй муж умер от рака. Он сожрал его меньше чем за месяц… А я… я так и не смогла полюбить другого мужчину так, как любила его… ни мужчину, ни… женщину… Ты должен быть добр к Элизабет… как никогда добр… она… она ведь скорее всего даже не понимает, что происходит… что будет дальше. Пережить смерть любимого человека… я не знаю, есть ли что-то более…
– Керри, я прошу тебя! Я не хочу говорить о… – он сделал попытку выгнать смерть из этой маленькой уютной комнатки, но… смерть не желала сдавать позиции. Раз поселившись в его теле, она не собиралась уходить.
– Мы как раз собирались завести ребенка, – Керри будто не слышала его. – И это было дежурное обследование… так… просто чтобы удостовериться, что для продолжения рода нет препятствий… и у него…
– Я не хочу слышать про твоего мужа! – выкрикнул он, отметив на подсознательном уровне, что не предполагал, что она вообще была замужем, а тем более «мой второй муж»…
– Рак оккупировал именно репродуктивные органы. Так что ни о каком сексе, тем более о последнем сексе, речи уже шло… Он так мучился, а все, что я могла, это быть рядом. Быть рядом и выглядеть веселой. Быть рядом и изображать веру в его скорейшее выздоровление. Быть рядом и бороться с соблазном уйти первой. Не дожидаться его смерти… а…
ПОНРАВИЛОСЬ?КАЧАЙ ПРОДУ! |
