Самоуважение
- Ты в курсе, что каждая песня, которую ты когда-либо слушал, подсознательно ассоциируется у тебя с определенным человеком?
Уилсон подпрыгивает, роняя портфель.
- Хаус? Ты что здесь делаешь? – возмущенно интересуется он. Потом машинально опускает ключ от номера в карман и, прищурившись, вглядывается в темноту. – Это что, мой плеер?
- Смотри-ка, у тебя тут Синатра! - с притворным восхищением восклицает Хаус. – С кем он у тебя ассоциируется? Наверное, с одной из бывших, романтичный ты наш, - отвечает он сам себе, в то время как хозяин нашаривает на стене выключатель.
Свет заливает гостиничный номер, являя взору развалившегося на диване Хауса, который с увлечением щелкает кнопкой плеера, просматривая плэй-лист. Потом он выпрямляется и подключает плеер к стоящим на столе колонкам.
- А вот классический рок, наверное, напоминает тебе о моем безупречном вкусе, - предполагает он.
Уилсон обреченно вздыхает.
- Серьезно, как ты сюда попал?
- Но знаешь, чего я не понимаю… – словно не замечая вопроса, продолжает Хаус.
Уилсон потрясенно качает головой. Потом поворачивается и шагает к двери.
- Пойду-ка я поговорю с администратором.
- …на кой тебе тут вот эта песня The Offspring? – заканчивает Хаус, ничуть не напуганный этой угрозой. – С каких это пор ты слушаешь панк-рок? Или, как я уже сказал, эта песня ассоциируется у тебя с каким-то человеком?
Уилсон замирает на месте.
- Что?
- Self Esteem, - поясняет Хаус. – Песня The Offspring. О ком она тебе напоминает?
- Ни о ком, - быстро говорит Уилсон.
- Ой ли? – поднимает брови Хаус. - Врешь ведь, по глазам вижу.
- Это. Просто. Песня. Ясно?
- Боюсь, что нет, - притворно вздыхает Хаус. – Придется нам ее послушать. Авось да разберемся.
- Хаус… - предостерегающе начинает Уилсон.
Вместо ответа тот жмет на кнопку, и комната наполняется звуками.
«Вот гад, хоть бы потише сделал», - морщится Уилсон, когда хриплый голос солиста бьет по его барабанным перепонкам.
- Я написал ей сегодня раз десять
- Точно о бывшей, - довольно кивает Хаус, и Уилсон мысленно стонет, понимая, что тот собирается комментировать вслух каждую строчку. Этого-то он и боялся.
- Я заготовил целую речь
- Пытался отделаться от алиментов, Джимми, дорогуша? - со сладенькой улыбочкой мурлычет Хаус.
- Когда она не пришла, я не мог найти себе места
И кончил тем, что слопал ее десерт
К величайшему раздражению Уилсона, эти слова проводят Хауса в полный восторг.
- Ты что, знаком с этим парнем? Да это же просто про тебя написано!
- Я понимаю, что меня использовали, - заявляет между тем «этот парень»,
- Но не беда, мне нравится унижаться
Я знаю, она играет со мной, но это пустяк
Ведь у меня все равно нет самоуважения
В этот момент Хаус поворачивается и смотрит на Уилсона странным взглядом.
- Меня использовали, но не беда, мне нравится унижаться? – задумчиво повторяет он. – А ведь это не про одну из твоих бывших, Уилсон. Это, знаешь ли, про нас.
- Господи, спаси, - бормочет Уилсон, чувствуя, как щеки заливает краской. – Мне только этого для счастья не хватало.
- Точно про нас, - уверенно кивает Хаус. - А мне ты письма тоже пишешь?
- Не волнуйся, - огрызается Уилсон. – Я это делаю только в те редкие моменты, когда нахожусь в здравом уме. Не пугайся, если скоро получишь парочку.
Хаус хочет сказать что-то еще, но не успевает, потому что в это мгновение снова вступает солист:
- У нас были планы на эту ночь
Я ждал до двух, а потом лег спать
- О, это точно про тебя.
- Господи, как же мне худо
- А антидепрессанты тебе на что? – хмыкает Хаус.
- Если она будет продолжать в том же духе, мне придется сказать ей, что так больше нельзя
- При чем тут антидепрессанты? – морщится Уилсон.
- А что, они здесь очень даже к месту - ты же их жрешь. Им стоило вместо этого проигрыша вставить пару строк про таблетки, - ухмыляется Хаус, отбивая пальцами ритм.
- Ничего подобного, - из вредности возражает Уилсон, скидывая его ногу со стола. Он протискивается мимо Хауса и плюхается рядом с ним на диван, ослабляя галстук. Хаус тут же нацепляет на себя лик скорбной укоризны и демонстративно трет бедро. – К тому же этот проигрыш дарит тебе прекрасную возможность лишний раз надо мной поиздеваться.
- Ах, бедный маленький Уилсон! – Хаус с притворным сочувствием закатывает глаза.
- Она говорит, что любит только меня, а я не могу взять в толк, почему она тогда спит с моими друзьями?
Хаус хмыкает.
- Замени «спит с моими друзьями» на «ведет себя как полный придурок», - поспешно советует ему Уилсон.
- Пожалуй, - соглашается Хаус. – Тем более, что это практически одно и то же.
- Она говорит, что я похож на холеру, не знаю, сколько еще это выдержу
Выражение лица Хауса не поддается описанию.
- Твою мать, - обреченно вздыхает Уилсон, когда его друг сгибается пополам от хохота.
- Холеру? – переспрашивает Хаус, икая.
- Заткнись, а?
- И я знаю, что выставляю себя дураком, но я в самом деле думаю, что так будет лучше. Ведь чем мне хуже, тем больше мне это нравится
- Это просто потрясающе, - Хаус кое-как успокаивается. Он смахивает с ресниц выступившие от смеха слезы и заявляет: – Отличная строчка. Ты должен сделать себе такую татуировку на заднице.
- В самом деле? О, да! - соглашается с ним певец. - Теперь я немного лучше все понимаю
- Выключи это, - требует Уилсон и тянется к плееру.
Хаус перехватывает его руку и толкает друга назад.
- Черта с два, - выдыхает он, прижимая его к дивану.
- Но это случилось, и было выше моих сил
- Выключи это немедленно!
- Как-то поздно ночью она постучала в мою дверь
- Да брось ты, – ухмыляется Хаус.
- Пьяная в жопу, да еще и под кайфом
Уилсон невольно напрягается. Хаус смотрит на него с удивлением. Потом до него доходит.
- Интересная, однако, параллель, - задумчиво произносит он.
Уилсон нервно смеется.
- Ты же не думаешь, что я… черт… как же я тебя ненавижу, - тоскливо сообщает он, не в силах объяснить, что именно имеет в виду.
- Я знаю, что должен был сказать ей «нет»
Хаус медленно качает головой.
- Ты меня не ненавидишь. Ты на меня подсел.
Уилсон начинает смеяться, но его смех быстро сходит на «нет», когда он понимает, что Хаус не шутит.
- Но я видел, что она готова уйти, и отказать не смог
- Это песня совершенно точно отражает реальность. А реальность такова: я – твой Викодин, Уилсон, - серьезно объясняет он. И подмигивает, когда шок на лице его друга лучше всяких слов говорит, что смысл сказанного дошел до его сознания.
- Да, я молчу, но не потому, что я идиот. Просто у меня нет самоуважения.
- Не идиот? – ухмыляется Хаус. – Кстати, насчет Викодина… - он многозначительно поднимает брови и похлопывает друга по карману.
- Если ты в один прекрасный день не проснешься, - устало говорит Уилсон, - никому и в голову не придет обвинять меня в убийстве. Не исключено, что мне даже медаль за это дадут.
Он закрывает глаза и откидывается на спинку дивана, сбрасывая с себя чужие руки.
- Может, выключишь уже это, садист несчастный? Там остался один повтор.
- Так я и поверил.
- Как знаешь.
Хаус с подозрением смотрит на плеер.
- Не буду выключать, - решает он. – Если в этой песне есть еще какие-нибудь слова, я должен их услышать.
- Можешь не беспокоиться, ты ничего не упустил, - с горечью отзывается Уилсон. – Это самая отвратительная твоя выходка…
- Даже хуже той, когда я издевался над твоими любимыми раковыми детишками?
- Это вторая самая отвратительная твоя выходка…
- Эй, она не может быть одновременно и «самой» и «второй». «Самый» бывает только один, чему тебя в школе учили, Джимми, детка?
Это окончательно выводит Уилсона из себя.
- Дай сюда! – рычит он, бросаясь вперед. Он выхватывает у Хауса плеер и, неловко повернувшись, чуть не падает другу на колени.
- Ну-ну, не надо так нервничать, - Хаус с фальшивым участием похлопывает его по плечу.
Уилсон смущенно отодвигается и, чтобы скрыть неловкость, переходит в атаку.
- Почему МНЕ не приходит в голову завалиться к тебе на квартиру и копаться в дисках, выясняя твои чертовы ассоциации? Кстати, как насчет Кадди? С какой песней она у тебя ассоциируется? Что-нибудь про большие сиськи?
- Увы, - лицемерно вздыхает Хаус, - для меня песни – это просто песни.
- Ты же сам мне только что сказал…
- Но я же не имел в виду себя. Я говорил про обычных людей.
- Ну конечно, - фыркает Уилсон. – Кто бы сомневался. Знаешь что, когда вломишься ко мне в следующий раз, оставь в покое музыку и иди сразу к бару, ок?
- Уже, - улыбается Хаус и извлекает из-за дивана стакан, до половины наполненный янтарной жидкостью.
- Хаус!
- Что Хаус? Можно подумать, ты у меня никогда не пьешь.
- Только когда ты предлагаешь!
- А ты что только что сделал?
- ПОСЛЕ того, как ты себе уже налил!
- Ладно, хватит, - обрывает его Хаус. – Что, по-твоему, я сейчас делаю?
Он поднимает стакан и делает из него большой глоток.
- Поскольку я вижу у твоих губ стакан с виски, я предполагаю, что ты пьешь виски, Хаус.
- Да ты прирожденный диагност, - фыркает тот. – Двигаемся дальше. О чем тебе это говорит?
- О том, что мне придется везти тебя домой? - раздраженно интересуется Уилсон.
- Ну хорошо, - сдается Хаус. – Если тебе так нужна демонстрация…
Он устало трет глаза и делает еще один глоток, на этот раз медленнее. Потом вздыхает и ставит стакан на край стола, туда, где уже лежит пресловутый плеер. Потом придвигается к Уилсону вплотную и совершенно обыденным жестом кладет руку ему на бедро.
Это шокирует беднягу настолько, что вместо того, чтобы объяснить другу всю глубину его заблуждений, он поворачивается к Хаусу и потрясенно целует его в губы. Тот довольно хмыкает и запускает руки ему в волосы.
Через мгновение несчастный плеер, кувыркаясь, летит на ковер. Он героически продолжает играть до тех пор, пока сверху на него не падает стакан с остатками виски. Плеер булькает и хрипит, жалобно мигая экраном, но скоро успокаивается, очевидно, осознав, что этим вечером он сделал все, что мог.
|
