Сейчас.
Он и она. Они - одно целое.
Реальность слишком тонкая, как нитка, которую можно порвать. Но чем тоньше, тем острее, острее колит, напоминает лезвие ножа. Она не прячется и не пропадает, просто перетекает из красок в шорохи, а затем в прикосновения. Когда блекнут картинки, можно слышать, как шелестят листья в потоке ветра, когда цепляющийся за слух шершавый звук накрахмаленного постельного белья, пахнущего цивильной новизной, начинает исчезать, тогда можно чувствовать.
Холодными пальцами по коже...
Завтра.
Когда оно наступит?
Крест тени под закатным солнцем коснётся земли, песчинки не увидят света, не заискрятся на нём. А чёрная черта будет бесконечно падать, давить на них, проникать в пространства между ними под собственной тяжестью. Сомнений, мыслей... Тень сдвинется с места, и, кажется, золотая россыпь, побывавшая под её гущей, будет не так сиять, как будто навечно оставив свой оттиск.
Но вечности нет.
Жизнь исправит и это, смоет след.
Тёплыми волнами по мокрому песку...
Сейчас время не остановится ни на секунду, запутываясь вместе с его пальцами в её светлых волосах.
Завтра оно будет равнодушно отсчитывать свои часы. Снова. Чётко, размеренно, безжалостно. Как и сейчас, не слыша её стона, не видя покрасневших полосок на его спине, оставленных её острыми тонкими ногтями.
Она будет винить себя, за то что осталась, за то что ответила на поцелуй, за то что до крови прикусила губу, когда почувствовала, что закипающее возбуждение вот-вот вырвется наружу приглушённым полу-стоном, и за солоноватый вкус капельки крови, оставшийся на его губах с ещё одним жадным поцелуем.
Последний луч пробежит над горизонтом, обожжёт своим красным отблеском и утонет в беспокойных волнах.
Они только кажутся беспокойными, в их быстром беге идеальный ритм, как синусоида сокращений здорового сердца, как ход стрелок по кругу. Но размеренное тиканье не похоже на рокот от нервных сильных ударов о берег. Она пожалеет обо всём, только тогда ещё не наступит завтра.
Всего лишь кажется.
Время не подстраивается под нас - это всего лишь иллюзия. Оно никогда не бежит, никогда не застывает, оно слепо, ему не важно, что сейчас она не в силах сдержать учащенное хрипящее дыханье, а завтра ей будет страшно вдохнуть пропитанный влагой дождливых джунглей, наполненный липким страхом воздух, когда она будет стоять одна в тёмном кольце баньяна, в давящих объятьях чёрных в ночи ветвей.
Его объятья...
В них холодно, и от прикосновений она вздрагивает, как будто её бросает в озноб, несмотря на то, что было между ними.
Сейчас она хочет лишь не встречаться с его глазами своим растерянным взглядом. Она судорожно пытается быстро нащупать на полу рядом с кроватью скинутую одежду. И главное: не надо слов, ведь он так же как и она, отлично знает, что этого не должно было быть.
Никогда.
Ей никогда не суждено было завладеть его мыслями, ей только оставалось всегда испытывать ревность к ним.
Он никогда не скажет ей слов, от которых у героинь женских романов земля уходит из под ног, а голова начинает кружиться.
Боже, какой бред, она никогда не была похожа не героиню романа, она даже не читала их, хотя состояла в клубе книголюбов. Но почему-то она была уверена, что там всё пестрит именно этими глупыми словами.
-=-=-=-=-=-
Лунный свет почти не пробивается сквозь листву, он падает рваными пятнами на водную гладь ручья. Она медленно расстёгивает пуговицы изорванной блузки, не отрывая глаз от дрожащего сияния, стараясь сосредоточить на нём всё своё внимание - это успокаивает. Но она не может раствориться в нём полностью, погрузиться всеми своими мыслями в маленькую серебряную точку, и когда она снимает футболку, то не может не почувствовать, как горят свежие глубокие рубцы на спине.
Она наклоняется, чтобы зачерпнуть рукой немного воды. Жар отпускает, когда по коже медленно скатываются холодные капли, и она с облегчением прикрывает глаза.
- Они не вернутся.
Она оборачивается и видит стоящего над ней Сойера. В её взгляде легко прочитать вопрос.
-Ты же понимаешь, они никогда не вернутся, - он протягивает ей свою рубашку, в его словах такая интонация, что ей кажется, что всё так, как должно быть. Она ничего не говорит в ответ, просто берёт рубашку из его рук, и он уходит.
Из его уст "никогда" не звучит, как приговор.
-=-=-=-=-=-
Слёзы капают на кафельную плитку. Она просто хочет домой, просто хочет обнять своего маленького племянника, чёрт побери, вновь ходить на работу в лабораторию, а вечером возвращаться домой и готовить любимый фруктовый салат, под щебетанье ведущей глупого тв-шоу по кабельному каналу.
А он... Как он может так говорить?
-=-=-=-=-=-
-Бен, неужели ты не понимаешь, это невозможно, я никогда не смогу помочь этим женщинам. Я... - голос сорвался, - больше не могу смотреть на смерть, и я хочу домой.
- У времени нет универсальных чернил, чтобы ставить точки. Их ставят люди, Джульет.
Он ушёл, оставил её рыдать, облокотившись на шкаф с пробирками.
И она знает, почему он ушёл, ещё один психологический трюк: марионетка должна почувствовать горечь, правоту слов своего кукловода, и вновь покорно опустить головку на шарнирах.
Он прав, время оставляет свои печати на лицах, отмечает своими чёрными метками, оно погружает мечты в реальность, убивает надежды, делает кожу на руках грубее и заставляет блёкнуть глаза.
Единственное, что оно сделать не в силах: поставить маленькую чёрную точку.
-=-=-=-=-=-
Она ложиться спать на сырую голую землю, чтобы просто закрыть глаза, просто заснуть.
Просто проснуться завтра.
THE End.
|
