We pillage, we plunder, we rifle and loot.
Drink up me 'earties, Yo Ho!
We kidnap and ravage and don't give a hoot.
Drink up me 'earties, Yo Ho!

Yo Ho, Yo Ho! A pirate's life for me.

We extort, we pilfer, we filch and sack.
Drink up me 'earties, Yo Ho!
Maraud and embezzle and even hijack.
Drink up me 'earties, Yo Ho!

Yo Ho, Yo Ho! A pirate's life for me.
Yo Ho, Yo Ho! A pirate's life for me.

We kindle and char, inflame and ignite.
Drink up me 'earties, Yo Ho!
We burn up the city, we're really a fright.
Drink up me 'earties, Yo Ho!

Yo Ho, Yo Ho! A pirate's life for me.

We're rascals, scoundrels, villans and knaves.
Drink up me 'earties, Yo Ho!
We're devils and black sheep, really bad eggs!
Drink up me 'earties, Yo Ho!

Yo Ho, Yo Ho! A pirate's life for me.

We're beggars and blighters and ne'er-do-well cads.
Drink up me 'earties, Yo Ho!
Aye! But we're loved by our mommies and dads!
Drink up me 'earties, Yo Ho!

Yo Ho, Yo Ho! A pirate's life for me.
Yo Ho, Yo Ho! A pirate's life for me.
Yo Ho, Yo Ho! A pirate's life for me.
Yo Ho, Yo Ho! A pirate's life for me.

Я последний раз посмотрел на горизонт и отвернулся. И снова мой взгляд упал на палубу. Сколько же повидал этот корабль! Не одно столетие он бороздил морские просторы и еще будет. На досчатой палубе уже давно растут ракушки, все пропитано морской водой, кое-где свисают водоросли, налипшие во время погружения, а иногда сквозь все это видны человеческие кости... Весь корабль, по сути, состоит из живых мертвецов, тех, кто попал сюда и не обрел покой. Иногда по ночам или во время шторма слышны душераздирающие стоны и плачь, мольбы и зов. Зов тех, кто уже никогда не обретет свободу, кто уже не может вдыхать свежий морской бриз и наслаждаться теплом солнца, не может ни ходить, ни говорить, ни петь… лишь иллюзия. Иллюзия того, что приняв службу на Голландце, можно отсрочить страшный момент смерти... Ни чуть. Работа здесь тяжела и совершенно безрадостна. Надежда на спасение, едва трепещущая в сердце поначалу, с каждым годом угасает. На место ей приходит тупое, беспрерывное ожидание конца. Но попав на Голландец, ты уже не обретешь покой никогда. Вечность суждено тебе скитаться между мирами, ступая по грани жизни и смерти. Постепенно все чувства, присущие живому человеку, угасают. Все мечты и надежды пропадают. Ты становишься серым безликим существом. Без воли, без желания жить.
Да что кривить душой, я сам уже успел забыть, каково это, когда тебя любят, дарят заботу и ласку, когда ты кому-то небезразличен, нужен, тебя ждут и верят. Все изменилось в ту ночь... Был сильный шторм. Волны разбивались о борт корабля, мелкий, поначалу, дождик, перерос в ливень. Весь корабль ходил ходуном, норовя вот-вот перевернуться. Оно было похоже на голодного, взбесившегося зверя, которому было, по сути, все равно, что есть... Мы спускали пушку, когда один канат лопнул под ее тяжестью, нужно было закрепить ее покрепче. Боцман крикнул мою фамилию, и я, не медля ни секунды, побежал наверх. Краем глаза я успел заметить парня, который тоже побежал наверх. Зачем он это делает? Кто это? Почему тоже побежал наверх? Но, оказавшись у каната, все они разом исчезли. Я понял ответ. Он был настолько прост. Уильям. Мой сын. Это мой сын...
Я выпустил канат из рук, и пушка упала на палубу. Тут же посыпались всевозможные ругательства, но я даже не замечал их. Ощущение реальности пришло лишь когда я услышал цену своей оплошности. Пять ударов кошкой. Нет. Он ведь тут совсем не при чем. Это не его вина. Я попытался взять на себя его вину, но Джонс придумал более жестокое наказание. Не физически. Морально. Пять ударов должен был нанести я ему сам. Я понимал, что с непривычки, парень мог упасть в обморок уже после третьего удара боцмановской руки, поэтому согласился... Я взял кошку. Все внутри протестовало против того, что я должен был сделать. Выбора уже не было. Удар. Второй. Третий. Я видел, какая боль пронизывала все тело сына, но пришлось забыть о жалости и сострадании... Четвертый. Пятый. Он еле стоял на ногах. В душе ему было больно и обидно. Искры ненависти мелькали у него в глазах. Я могу его понять. Да и как я могу? Он имеет на это полное право. Я лишил его нормального детства. Я ушел. Оставил тех, кого любил более всего. Но тогда это был единственный шанс. Для нее и для меня. Не зря мне дали прозвище “Прихлоп”. Будучи еще парнем, я неплохо зарекомендовал себя на службе. В тридцать меня отправили на плантации надсмотрщиком. Каждый день мне приходилось бить этих несчастных рабов. Я осознавал, что это мне не подходит, но куда мне было тогда еще идти? Я никому был не нужен.
Однажды ко мне попал преступник, которого обвинили в содействии пиратам и сослали сюда. В ту ночь я услышал его разговор о легендарном корабле Черная Жемчужина. Он рассказывал о той жизни, и я буквально видел ее. Слова растворялись в воздухе, принимая очертания этого судна, неуловимого судна, поднятого со дна самим морским дьяволом. На следующее утро его казнили. Только теперь я знал, что мне делать. Я решился бежать. Только через неделю, после этого, мне удалось осуществить задуманное. В порту я нанялся на первый же торговец, что шел на Тортугу. Удача соблаговолила мне, и уже через три дня мы прибыли в пиратский порт. Я боялся, что корабль уже, возможно отплыл, но мои опасения оказались неоправданными. Команда пропивала награбленное золото. Я застал их капитана на корабле в гордом одиночестве. Он одобрительно кивнул на мою просьбу, и уже утром я принялся за работу.
За очень короткое время я подружился со всеми членами команды и с капитаном. Однако был один человек, который не внушал мне доверия. Гектор Барбосса. Он все время напоминал мне изворотливую змею, которая в любой момент может наброситься и задушить... Много времени утекло с того момента. Однажды в одном из портов я встретил ту, которую полюбил больше всего. Я остался на суше. Ради нее. Ради нас. Это было самое чистое светлое чувство, которое я когда-либо испытывал. Ощущение целостности, завершенности, любви, понимания, желания жить. Год за годом мы жили вместе. У нас родился сын. Я любил его всем сердцем, он был желанным ребенком. Но всему хорошему свойственно рано или поздно заканчиваться. Спустя несколько месяцев в порту появились первые солдаты Ост-Индийской торговой компании, что не предвещало ничего хорошего. Оставаться мне здесь стало небезопасно. И не только мне. Самые дорогие мне люди подвергались опасности. Поэтому я решил уйти. Побег-это не решение проблем, но хотя бы какое-то время у них будет спокойная жизнь. Я был уверен, что жена справится. Она всегда была очень сильной женщиной. Препятствия могли только гнуть ее, но не ломать. Я ушел.
И снова Тортуга. Я ждал с месяц, пока не услышал, что Черная Жемчужина пришвартовалась в порту. Куда же могут отправиться первым делом пираты, попав на Тортугу? Конечно в кабак. Я достаточно быстро нашел их. Джек был удивлен, когда увидел меня. Но нанял, не раздумывая ни секунды. Семь лет пролетели, как одно мгновение... За это время все сроднилось. Я уже не мог представить своей жизни без моря, солнца, корабля, хорошей компании. По ночам я вспоминал жену и сына. Совесть душила меня, но приходилось забивать ее вглубь себя, уповая на то, что с ними все будет хорошо...
А потом была история с кладом ацтеков. Клад оказался проклятым. Когда мы вернулись на корабль, Барбосса поднял бунт. Мои давние опасения оказались небеспочвенными и вполне оправданными…Этот ублюдок жаждал власти, богатства, неуязвимости. Он предложил Джеку стать матросом, что конечно он не принял. Я вступился за своего друга, потому что по другому поступить не мог. Однако это вышло боком для нас обоих. Его высадили на необитаемый остров, а меня привязали к ядру и отправили на дно... Время там будто остановилось. Каждый день казался длинным, как земная жизнь. Секунды, минуты, часы сливались в бесформенную массу, которая проносилась перед глазами. Я вспоминал жену и сына. На душе скребли кошки, когда я понимал, что уже не увижу их. Из состояния апатии меня вывел вопрос капитана Летучего Голландца. Он предлагал сто лет службы на его корабле. Я согласился. У меня созрел план. В первом же порту я отослал свою золотую бляшку сыну. Я очень надеялся на то, что он получит ее...
А потом понеслись годы жизни на Голландце... Я постепенно терял надежду, пока...
Сын дал мне обещание вернуться и освободить меня. Я вновь почувствовал как что-то теплое разливается в груди. Он ушел, но оставил надежду. Это чувство поселило внутри уверенность. Как будто кто-то дал в руки компас. Теперь у меня есть курс. Надо идти вперед. Нельзя всю жизнь жить в страхе. Я буду жить дальше и ждать. У меня есть надежда.