...В одном из московских летних кафе, где большие зонты укрывают посетителей от солнца и пошевеливают краешками ткани, собралась оживлённая компания. Восемь друзей отмечали 11-ю годовщину выпуска из Суворовского военного училища, которое когда-то собрало их под одной крышей. За белым столиком сидели: светловолосый весельчак Александр Трофимов; его закадычный приятель в стильных очках Илья Сухомлин; ироничный Максим Макаров в дорогом костюме; массивный и простоватый Степан Перепечко, старлей ВДВ Илья Синицын; слегка свирепый на вид офицер-связист Кирилл Соболев; остролицый Алексей Сырников в гражданской одежде; и рыжеватый Андрей Леваков, на которого Сырников иногда бросал любопытный взгляд. Свои выпуски они отмечали в Твери, кроме Левакова, который начинал учёбу в Тверском СВУ, но затем по семейным обстоятельствам перешёл в Московское.
Одиннадцатую годовщину праздновали в Москве для того, чтобы повидаться с другом "Лёвой", а также потому, что проезд до Москвы был, в среднем, самым простым решением для всех собравшихся.
- Рассказывай, Лёва, как поживаешь, - говорил Трофим, наполняя стаканы.
- Можете поздравить, - сказал Андрей как-то смущённо, - теперь я тоже гражданский человек. Месяц назад уволился со службы.
- Тают ваши ряды! - сказал Трофим Синице и подмигнул.
- По вашей вине тают! - возразил Синицын. - Но это ничего. Мы Макса призовём, он у нас давно не служил.
- А ты, Макс, когда уволился? - спросил Андрей.
- А я не увольнялся, я демобилизовался. Я ведь гражданский вуз закончил, но с военкой. Прослужил два года по призыву лейтенантом и на свободу с чистой совестью.
- Представляю, как от тебя командиры стонали, - фыркнул Синицын.
- Стонали, - согласился Макаров, - но такова была их тяжёлая командирская судьба.
- А ты, Стёпа, как? - спрашивал Андрей.
- Я уже давно дома работаю. В деревне. После того, как стали финансировать сельское хозяйство, колхоз начал подниматься, ну, родители и позвали. Правда, образования у меня не было по профилю, но я же сельское хозяйство по факту знал, ну и нашлась работа. Сейчас заведую откормочным комплексом, планирую выучиться на бухгалтера, тогда войду в дирекцию колхоза.
- Эх, Стёпка, если бы ты остался в армии, как бы ты хорошо солдат откармливал! - вставил Сухой, и заржал вместе с Трофимовым.
- А если бы ты в армии остался, то армия этого не перенесла бы! - бросил в ответ Степан.
- Научился он тебя, Сухой, обламывать! - прокомментировал Макаров.
Сухомлин только хотел ответить, что его обламывать - перетрудиться можно, но Стёпа вдруг встал и восхищённо провозгласил:
- Мазуров!..
...Мазуров сидел за крайним столиком и не обращал ни на кого ни малейшего внимания. Даже когда Перепечко громко произнёс его фамилию, он не среагировал. Другого это смутило бы, но Стёпка был не таков, и с криком "Мазуров, привет!", зашагал к его столику и сел за него.
- Привет, - бросил Мазуров и вновь замолчал.
Он потягивал что-то из большого стакана через соломинку и даже собственному напитку, казалось, не придавал никакого значения.
- Ну что ж, - сказал хмуро Синицын. - Раз уж Печка нашёл такого интересного собеседника, может быть, пригласит к нам? Однокашники как-никак.
Перепечко что-то сказал Мазурову и оглянулся на друзей. Мазуров мотнул головой. Степан огорчённо пожал плечами и помахал товарищам, призывая их подойти.
- Да... - протянул Синица, - Я так и знал, что он будет очень рад нас видеть. А, впрочем, пойдёмте! Если ему так не нравятся наши физиономии, стоит подойти поближе.
Трофим согласно фыркнул, остальные просто встали и перешли за стол к двум другим однокашникам.
Мазуров выглядел очень и очень неплохо. На нём сидел хороший светлый костюм с изящным галстуком, на пальце - неброский, но красивый перстень, и в довершение костюма "лондонского денди" к стулу была прислонена элегантная резная трость. При виде этого стильного джентльмена, Синицын, у которого с Мазуровым когда-то был тяжёлый и резкий спор, ощутил горячую неприязнь.
- Хорошо живёшь? - спросил он ехидно.
- Получше твоего, - отрезал Мазуров.
- Оно и видно. В армии ведь не служишь.
Приятели их чувствовали, что разговор приобретает конфликтное направление, но молчали.
- Из вас половина со службой завязала, - заметил Мазуров. - А какие клятвы давали! - добавил он насмешливо.
- Клятву исполнили! - вскипел Синицын. - И не тебе судить, кто насколько свою службу отслужил. Ты вообще, даже на десятилетие не приехал!
- И что я там забыл?
- Ну, это ты уже слишком... - пробормотал Сухомлин.
- Ребята, да не придавайте вы большого смысла всей этой фанаберии. Были суворовцами - учились и радовались, стали взрослыми - живите взрослой жизнью. Ну ладно, ладно, Сухой, не обижайся. Будем считать, что я ждал 11-й годовщины, чтобы повидаться с вами в Москве.
Шутка вызвала облегчённый смех, не смеялись только сами Мазуров и Синицын.
- А откуда ты знаешь, что половина со службы ушла? - спросил с любопытством Степан. - Ты же не бываешь на встречах.
- Я сейчас слышал ваш разговор.
- Да, слух у тебя мышиный, - вставил язвительно Синица.
- Скорее, профессиональный, - ответил рассеянно Мазуров. - Кстати, "мазур" по-украински "музыкант", оттуда, наверное, и слух.
Сказано это было настолько безотносительно, что все умолкли, только сам нежданный участник встречи не ставил реакцию остальных ни во что.
Думая, что ответить, Синицын с ненавистью разглядывал оппонента. "Музыкант", думал он с ненавистью... "И пальчики музыкальные, и причёсочка концертная... Богема хренова..."
- Чем занимаешься? - спросил дежурно Леваков.
- Работаю, - сказал Мазуров невозмутимо.
Снова повисло молчание.
- Ну ты вообще нас видеть хоть рад? - спросил напряжённо Трофим.
- Рад.
Синицын решил нанести укол:
- Чего ж тогда такой кислый? Хоть бы улыбнулся.
- А смысл?
- Что, "смысл"?
- Какой смысл мне улыбаться?
- А ты только осмысленные вещи делаешь?
- Да. В отличие от тебя.
Разговор набирал скорость, но никто не ручался, что он идёт в добром направлении.
- И что же я бессмысленного делаю?
- Да много чего...
- Ну, например?
- Да служишь неизвестно ради кого и чего! - рассердился Мазуров.
- Ого!
Синица изобразил возмущение, но втайне был рад, что спор 13-летней давности снова вспыхнул; Илья надеялся одержать в нём убедительный реванш.
- Мазуров! А ты слышал такое слово: "Родина"?
- Постоянно его слышу. При чём здесь Родина?
- А при том, что я служу ради Родины!
Мазуров фыркнул.
- Ну да. Это я и имел в виду, когда говорил, что постоянно слышу это слово. "Как только государству от нас что-нибудь нужно, оно тут же называет себя Родиной".
- А чем тебе не угодило государство?
- Мне? Мне всем угодило. Просто капитан этот вспомнился... Как его... Рогалёв, что ли?
Синица подался назад, как от удара.
- Кто это, капитан Рогалёв? - спросил тихо Соболь у Сыра.
- Не знаю, - пробормотал тот.
- Потом расскажу, - бросил им Сухомлин, который нетерпеливо поглядывал то на Мазурова, то на Синицына.
- Капитана Рогалёва забыли потому... что время такое было, - нашёлся Синицын.
- Хорошее оправдание. А почему полковника Буданова выставили на всеобщий позор? Тоже время такое было? Ну да бог с ним, с Будановым, на нём была невинная кровь. А Ульман? А Аракчеев? Государство, которому они служили, предало их и отдало на съедение людоедам.
- Я всегда буду защищать Родину, не думая о том, предадут меня или нет! - яростно выпалил Синицын.
- Иди, защити, - бросил Мазуров. - На Сахалине тендер на разработку новой нефтяной линзы выиграла компания с самым экологически вредным проектом. Спроси у губернатора, как же он, старый хрен, пропустил такую экологическую мину.
Синицын снова на мгновение сжался.
- Не надо меня нагружать гражданскими проблемами!
- А что, гражданские - это уже не Родина? Ну, хорошо. Вот тебе военная проблема: в Подмосковье командование части NN организовывало солдатскую проституцию.
Неправильно понявший Мазурова Трофимов заржал:
- Какое падение нравов! Как можно брать с женщины деньги за любовь!
- Кто говорил о женщинах? - хмуро спросил Мазуров.
- А о ком же? - удивился Трофимов и вдруг почувствовал приступ тошноты от внезапного понимания...
Остальные сидели вокруг стола с такими лицами, будто съели гнилой арбуз.
- Ну, об этом дерьме не стоило говорить, - продолжил Мазуров. - Чаще случаются более невинные вещи: изобьют солдата до полусмерти, а в медицинской карте записано: "упал с лестницы". У тебя таких случаев не бывало?
- А откуда ты про проституцию узнал? - осторожно спросил Печка.
- Приятель у меня есть, следователь Главной военной прокуратуры по не особо важным делам.
- Это как: "не особо важным"? - снова не понял Печка.
- Ну, это как с Константином Иванычем Кобцом было. Вроде, человек брал взятки, а покаялся, вернулся денюжку в казну и по амнистии - на свободу с генеральской пенсией. Дело-то не особо важное, подумаешь, генерал-взяточник. Бывает, такое дело и вовсе в разряд неважных перейдёт, тогда о нём даже и не услышишь. Ну, например, когда тот солдат, что "с лестницы упал", помрёт ненароком. Помер и помер, чего орать-то? Огласку получают только важные дела, когда какой-нибудь солдатик своих мучителей расстреляет, да и сам тут же застрелится.
Медленно заговорил Соболев:
- Но если бессмысленно служить ради государства... И ради Родины... То ради чего же есть смысл служить?
Мазуров внимательно посмотрел на Соболя и ответил:
- Ради справедливости.
И тут Синицу прорвало:
- "Справедливость"?!! Да кто ты такой, вообще, чтобы рассуждать о справедливости?! Ты что думаешь, накопал коллекцию дерьма, обгадил всё, во что другие верят, а потом с такой возвышенной мордой скажешь: "справедли-иивость!" То, что мы твоё хамство терпим, это справедливо?! Ни подойти, ни даже встать не соизволил, сидит как падишах, кормит моралями и плевками! А ну пошли, отойдём!!
- Сядь, Илья!! - накинулись на Синицу с двух сторон Макаров и Соболев и, нажав ему на плечи, вновь усадили в стул.
- Да пошёл ты, Мазуров, к чёрту! - крикнул, разряжаясь Синицын.
Ощущая, что так и не смог снова победить в споре с циничным врагом, Илья не смог устоять перед искушением мелкой местью и выпалил напоследок:
- Дать бы тебе твоей тростью по морде, чтоб ты почувствовал, что такое жизнь, и как она от твоих теорий отличается!
Все поняли, что этим выкриком Синица выплеснул последнюю энергию, драться с Мазуровым не собирается, и потому выдохнули с облегчением. Только сам объект Синицыной филиппики во время потока эмоций сидел всё так же равнодушно, посматривая в свой стакан. Синицын кончил "пламенную речь", но Мазуров даже не подумал отвечать. Он сидел такой же безразличный, как и в начале встречи, будто не присутствующий живой человек, а объёмное изображение.
Скрипнув тормозами, у кафе остановился зелёный "уазик" медицинской службы. Из кабины выскочил солдат, быстрым шагом подошёл к столику, козырнул офицерам в форме и сказал Мазурову:
- Товарищ капитан юстиции, вам пора в госпиталь.
Мазуров достал банкноту и подсунул её под стакан.
Затем одной рукой он опёрся на трость, а другую забросил на шею пригнувшемуся солдату, солдат обхватил его под мышкой и помог встать; осторожными шагами они медленно пошли к зелёному "уазику" с красным крестом. |
